Алиса не боится, или Амазонка и Тимфок. Игорь Агафонов

Скрипишь теперь: «жизь не удалась»? Да ла-адно, поехал и поехал… Не грусти. Авось прорвёмся. Возрастной крыз… как там его называют?

      Тянется задёрнуть шторы, но… их нет – потрясает кистью и по-театральному роняет руку – безнадёга, мол.

      – Невезуха, короче, господа, за невезухой… и невезухой погоняет. Кривляешься?

      Скрип двери. Величайший вздёргивает плечи, как при толче в спину. «Клоун» в окне округляет глаза и губы – задерживает дыхание. Величайший облегчённо выдыхает облачко пара на стекло, в этом мутном пятнышке прорисовывается администраторша. Шмыгая носом, она поправляет чепчик и завозит на визгливых колёсиках обогреватель. Говорит также противным голосом:

      – Электричество наладили. Вот вам. Чтоб совсем не околели, мужчин-на… Привыкли у себя в Москве – тепло чтоб!

      Величайший всё ещё глядит на отражение в оконной черноте (клон изумлённо приподымает там брови): у администраторши на плечах вытертая шкурка (кошачья?), которая подмигивает окостеневшим мерцающим глазком-пуговкой.

      Величайший благодарит:

      – Спасибо за оперативность.

      Администраторша разочарованно кряхтит и, закрывая за собой затрещавшую дверь, утробно шепчет:

      – За спасибо лису не скроишь.

      Визжат в коридоре ржавые колёсики. Величайший, опять приподняв в недоумении бровь, смотрит на оставленный ему обогреватель. Проверить догадку – быстро на цыпочках к двери. Подождав у дверной щели, пока, после невнятного разговора с кем-то, администраторша, шаркая, удалится, везя за собой другой обогреватель, говорит себе:

      – Хорошо, соболей не запросила. Лисий ещё туда-сюда… хотя всё равно губа не дура.

      В дальнем конце коридора женский взвизг, затем хриплый бас:

      – Глазки-то разуй, Галь!

      Что-то неуловимо быстро меняется в ощущениях восприятия.

      В пыльных городских развалинах. Ветрено – порывисто.

      Долговязый оператор (теперь он в клетчатой кепке) с камерой на плече – спотыкается, хрипло ругается:

      – Леший бы вас об-сосал!

      Объектив камеры ловит солнце, на несколько мгновений слепнет, затем – вдоль искорёженных домов вихрится известковая пыль.

      В кадре «величайший». Ветровка, седые волосы упрятаны под спортивную шапочку. Держит микрофон у лица женщины в запачканном цветном халате, с чумазым ребёнком на руках, тот, во рту палец, таращит глазёнки, теребит на её шее медальон. Женщина всхлипывает, кивает на разрушенный дом…

      Над головой раздаётся свист. Несколько взрывов один за другим – метрах в семидесяти от интервь-ю-е…

      Величайший пригибаясь, бежит, ухватив за руку женщину, теряющей тапки – правый, левый… Взрыв.

      Величайший открывает глаза. С трудом поворачивается на бок, моргает на детскую ручонку из развороченной дымящей земли…

      Руками раскапывает ребетёнка. В ужасе отваливается. В кулачке малыша зажат медальон.

      Солнце