Частный детектив Илья Муров. Владимир Владимирович Хачатуров

сейчас бы дома по хозяйству хлопотал, а не с проломленной башкой в психушке прохлаждался! – И, не сдержав сердца более, Марья Федоровна дала вою своим стародевичьим слезам: один глаз увлажнился, другой сморгнул…

      – А не лучше ли, бабуль, сдать их в макулатуру? – внесла предложение самая молодая из присутствующих. – А на вырученные деньги хороших книг купим. Толкиена, например, Джоан Роуллинг, Пабло Куэлью…

      – Еще чего! Хрен редьки не слаще! – мигом отреагировала старуха и, стремительно миновав коридорчик, вошла в комнату Ильи Алексеевича, в которой, помимо застеленной железной кровати с громоздившимися к потолку подушками, стола, двух стульев и старинного платяного шкафа, все остальное место занимали полки с книгами. Было этих книг на глазок великое множество, может быть, даже тысяча штук. Всякого размера, объема и степени зачитанности. В твердых переплетах, мягких и вовсе без оных. Изданных еще во времена лучшего друга всех первопечатников страны Советов, выгодно отличавшихся от нынешних угрюмой серьезностью крышек, и кое-как, на скорую руку состряпанных кооперативных ублюдков перестроечного безвременья.

      – Ишь, сколько вас тут развелось! – воскликнула Марья Федоровна, останавливаясь посреди комнаты и пытаясь охватить негодующим взором всю тысячу.

      Книги затаили дыхание.

      – Бабуленька, – позвала племянница, опасливо заглядывая из коридора в растворенную дверь, – миленькая, вернись, не стой там. Сюда без священника нельзя! Пусть батюшка сперва их святой водицей окропит, молитвой обезвредит, а то еще материализуется какой-нибудь из маньяков, головорезов или серийных убийц, которыми кишмя кишат эти книжки, и всех нас порешит…

      Кто-то из гостей, следовавших за племянницей неотступно и сгрудившихся теперь перед дверью, громко прыснул, а кто-то голосом Елпидова назидательно возразил:

      – От полтергейстов, Юленька, ни святая вода, ни псалмопение уберечь не могут, но только холодный душ по утрам и вечерам, здоровый образ жизни и строгая научность материалистического мировоззрения…

      – Это я их порешу! – коротко обдумав доводы племянницы, вынесла свой вердикт Марья Федоровна.

      – Вряд ли Илья Алексеевич будет в восторге, – пробормотал Семиржанский, бочком, вслед за Елпидовым, протискиваясь мимо застывшей в мистической нерешительности Юлии в комнату.

      – А что если обменять их на классику? – задался вслух вопросом подполковник. И весь вдруг загорелся этой блистательной идеей. – Нет, действительно, Марья Федоровна, все-таки, как ни крути, но книги – собственность Ильи Алексеевича. Их нельзя ни продать, ни тем более сжечь, ни даже обменять, скажем, на культиватор. А вот если на хорошую литературу обменять… Под хорошей литературой я разумею произведения тех авторов, которые если и любят человечество, то до того странною любовью, что наотрез отказываются принимать близко к сердцу интересы читательских масс, появившихся благодаря обязательному образованию, и совершенно не надеются, подобно