Я исповедуюсь за тебя, мама. Пограничное расстройство личности в истории и лицах. Наталия Порывай

Он как ходил к нам, так и продолжил!

      – Я с ним говорила, – уже виновато ответила мать на мои нападки. – Пригрозила ему, что если он еще раз к тебе сунется, то…

      – Но мне ты ничего не сказала. А я ведь нуждалась в твоей защите.

      – А что я могла сказать, ты была еще ребенком?

      – Объяснить, что такое происходило и сказать, что я не была в этом виноватой.

      – Я не знала, как тебе об этом рассказать. Ты была слишком маленькой и не поняла бы.

      – А ты бы попробовала!

      – Ну, не попробовала, что теперь?

      – А зачем ты рассказала об этом другим?

      – Чтобы все следили, чтобы такое не повторилось. И ведь не повторялось!

      Я об этом никогда не задумывалась, слишком болезненно воспринимала эту историю, но, действительно, приставания отчима тогда закончились. Вот только моя психика уже была надломлена, и об этом никто не подумал. Никто не отвел меня к детскому психологу, потому что таковых раньше особо и не было. Никто не поговорил со мной, не сказал, что я под защитой, потому что предпочитали реагировать действием и молчанием. Никто не остановил дальнейших насмешек, потому что я не была ребенком в авторитете, в отличие от нападавших. Никто не защитил меня от других извращенцев, о которых я теперь боялась рассказывать, помня о непонимании и насмешках.

      – А помнишь, как ты снимала с меня трусы во время купания, а я закатывала истерику, не давая это сделать?

      – Ой, ты орала на весь дом, – так же, как тогда, усмехнулась мама.

      – И тебе и в голову не могло прийти, что это у меня от отчима, действие которого отложилось в голове.

      – Я-то откуда могла знать! – мама переменилась в лице, вернувшись в свою привычную агрессию. Она вообще была мастером по смене настроений, то смеялась, закрываясь от проблемы, то приходила в ярость, отбиваясь от ответственности.

      – Ты могла хотя бы не издеваться так надо мной!

      – Да кто над тобой издевался? Ты и так мылась постоянно в трусах!

      И, правда, после моих громких истерик мыть меня стали в трусах, меняя их при вытирании, когда я была в полотенце. Но был еще один унизительный момент, который отложился в моей памяти:

      – Тебе мало было того, что я не позволяла себя раздеть, так ты еще соседку позвала посмотреть на меня голую!

      – Что ты несешь?

      – А когда ты показывала мое родимое пятно.

      – Так это я только родинку твою показывала.

      – Но я не хотела ни раздеваться, ни тем более, чтобы на меня смотрели чужие люди.

      Я смотрела на нее и не видела понимания. Такое ощущение, что она напрочь утратила чувства, и произошло это очень давно, еще до моего рождения. Иначе невозможно было объяснить ее поведение и отношение к содеянному. Создавалось впечатление, что она не видела своих поступков и не понимала тех последствий, что они принесли. И ведь не понимала.

      А мне было до боли обидно, потому что я снова не была услышана. Снова эти пустые отговорки, мол, да ничего