Шняга. Ангелина Злобина

либо подкормка для кур, а мусор ей на участке не нужен. Доисторическое яйцо – другое дело, раскрасить его серебрянкой и пусть стоит в серванте рядом с иконками.

      Гена, до крайности удручённый, побрёл на берег, но и там не было ему утешения.

      Вода в реке заметно поднялась. К площадке кто-то пристроил деревянные мостки, чтобы ходить в Шнягу посуху, а не в обход через воду. Внутри было многолюдно и шумно, как в общежитии. У входа возле надписи «Не курить!» Таисия Корбут ругалась со старухой Иванниковой. Старшие дети Корбутов, громко препираясь между собой, мыли пол возле отсека. Юрочка нервно шагал по коридору, то уходя в тень, то возвращаясь на свет. Издалека доносились звуки ремонта – визг пилы, короткие перфораторные очереди, стук молотка по металлу и реплики на незнакомом языке. Слева, из темноты выбежала черная овца, поскользнулась на повороте, огибая ноги Таисии, заблеяла и убежала вправо. Раздался хохот и крики «воротник побежал, лови его, лови!»

      Старуха Иванникова заплакала, пришёл Славка с дрелью в руке и, увидев Шевлягина, весело прокричал:

      – Геннадий! Как самочувствие? – и тут же, не дожидаясь ответа, повернулся к Иванниковой.

      – Не расстраивайся! – бодро сказал он ноющей старухе, – Пальто твоё замолодилось? Ну и хорошо! А овцу Митькины рабочие поймают, будет им плов, а тебе новый воротник.

      Все захохотали, а старуха, не унимаясь, заныла тонким нищенским голосом:

      – Стыдобища-то какая…

      Мимо бесшумно прошли два припудренных цементной пылью узбека с носилками.

      В дверях появилась Анна Васильевна Егорова с хозяйственной сумкой в руке и, обходя Шевлягина, заглянула ему в лицо.

      – Гена, ты что-то бледный какой, прямо на себя не похож, – нахмурившись, быстро проговорила она, – иди-ка лучше на воздух. – И, уже обращаясь к Славке, спросила:

      – У Люси сыр здесь или в магазине?

      Неокрепший после болезни организм краеведа спасовал. Гена затравленно улыбнулся, ноги его подкосились и тут же перед глазами возникли чьи-то кроссовки и пыльный металлический пол.

      * * *

      Шевлягин очнулся на берегу. Тихо шелестел камыш, сварливо крякали утки, неподалёку, уютно подобрав под себя лапы, сидел в траве белый кот Селивановых и дремотно жмурился.

      Над Геной, загородив полнеба, камыш и кота, склонился Славка-матрос.

      – Оклемался! – доложил он.

      Послышался голос Егорова:

      – Может, за Маргаритой сбегать?

      Гена приподнялся и глухо сказал:

      – Не надо её.

      Славка-матрос сел рядом. Егоров тоже перебрался поближе.

      – Слышь, Иваныч, – жалобно начал Шевлягин, обращаясь к Егорову, —

      Маргарита моя оба черепа ликвидировала. Один, который я сам сделал – разбила.

      – Это она зря, – сочувственно отозвался Егоров, – всё-таки изделие, ручная работа.

      – А второй похоронила. Говорит, что даже свечку сверху воткнула. И зажгла.

      – Тоже зря. Я… давно хотел сказать…

      Егоров