Шняга. Ангелина Злобина

Слава и побрёл в магазин, искать у Люси сочувствия. Старая любовь оказалась сильнее мотоцикла.

      В тот же день в Шнягу явилась Маманя. Она сама нашла Люськин склад, вынула из кармана горсть крупной соли, перетёртой с какой-то пахучей травой, и рассыпала под дверью, приговаривая сквозь зубы:

      Слово – от гари, от твари, от дурной крови, от чужой воли

      на хлеб, на воду, на землю, на воздух:

      Прочь поди, лишняя, душная, постылая, тошная,

      сгинь!

      Стань горького горше,

      зябкого зябше,

      гадкого гаже!

      Отвернись от него,

      отвяжись от него,

      отступись от него,

      остынь!

      остынь!

      остынь!

      Юрочка, заинтересовавшись, по обычной своей привычке, подошёл и встал рядом, но Маманя так зыркнула на него, что между стенами метнулась белая вспышка, раздался треск, и в воздухе запахло скипидаром.

      Наутро под дверью склада Юрочка обнаружил соляные кристаллы величиной с кулак. Внутри одного был седой листик горькой полыни, а в другом маленькая бесхвостая ящерица. Кристалл с полынным листочком Юра счёл красивым и забрал себе, а другой отдал Славке-матросу, и тот с досады на мать так саданул этим сувениром о стену, что во все стороны брызнула соляная крошка, а ящерица юркнула под площадку.

      Колдовство не сработало, Люся вечером явилась на берег с подведёнными глазами и в новом сарафане на тонких бретельках. Она дождалась Славку и сообщила:

      – Мой говорит, бить тебя придёт.

      Славка кивнул, не выразив никакого интереса к намерениям Люсиного мужа, и усмехнулся:

      – Пусть приходит. Побить, может и не побьёт, но попытку-то он сделать должен?

      Оба засмеялись и обнялись.

      – А видал, что с ветошью сделалось? – спросила Люся.

      – Чего с ней?

      – Шняга все бракованные носки починила.

      – Обтирочные концы?

      – Ага! Был целый мешок брака – недовяз с тремя пятками, а теперь целый мешок отличных носков, и все примерно на твой размер, только расцветка детсадовская какая-то. Весёленькие такие, в желтую полосочку.

      Люся вдруг вспомнила:

      – А сыр-то какой хороший стал! И сколько от круга не отрезай – за ночь всё зарастает, с вечера половина – наутро опять круг целый!

      9.

      Шевлягин пробыл в больнице три недели. Маргарита навещала его дважды и оба раза о Шняге не сказала ни слова. Она говорила об огородных делах, о козе, на днях окотившейся четырьмя крепенькими козлятами, о курах, на удивление хорошо несущихся этим летом. Упомянула она о том, что муж продавщицы Люси подрался со Славкой-матросом, собрал шмотки, кинул в свою «Ниву» и уехал в райцентр, к матери. Грозился, что насовсем, значит, через неделю-другую вернётся. А если нет – не велика беда, на кой чёрт Люське нужен этот обмылок!

      Еще Маргарита рассказала, что Егоров всё так же сидит с удочкой на берегу, а больше никаких новостей не сообщила.

      Выздоровевшего