Шняга. Ангелина Злобина

вторжением загадочное пространство явно подавало настойчивые, пока ещё непонятные сигналы. Шевлягин весь вымок, отяжелевшая одежда облепила его дрожащее тело, а глаза жадно вглядывались в темноту. «Над Поповкой», – шептал он, и, после громового раската, удовлетворенно вздыхал: – «хорошо!»

      Указывая рукой в сторону Перцовой площади, Гена подначивал небеса: – «а ну-ка?!» – и, снова угадав, уже в полный голос кричал: «хорошо!»

      – Над школьным садом давай! – взмахивая обеими руками, приказывал Шевлягин, – Пошла, родимая! Хорошо!!»

      Он дирижировал грозой и сиял от восторга, как в прежние времена, когда над его полями звучала на закате «Арагонская хота», поднимая в багровое небо стаи птиц и вытягивая из земли ячменные всходы.

      Под утро буря утихла. Редкие капли падали из водосточных труб в наполненные до краёв бочки, в гладкой воде отражалось сонное, покрытое мелкими облачками небо. Понуро стояли отмытые ливнем, взлохмаченные деревья, в смятой сырой траве прыгали лягушки.

      Дверь дома Селивановых отворилась и на крыльце появилась Ираида Семёновна в ночной сорочке и надетых на босу ногу резиновых сапогах. Муж её в ночи, не боясь ни грозы, ни ливня, ушёл с очередной поэтической эпистолой к почтовому ящику. Дожидаясь его, Ираида Семёновна задремала, а, проснувшись, не обнаружила дома Васи и встревожилась.

      Она постояла на крыльце, прислушалась, накинула на плечи вязаную кофту и пошла к калитке.

      Возле изгороди под растрёпанным кустом бузины стояли мокрые с головы до ног Вася и Гена Шевлягин и, согласно кивая друг другу, тихо пели:

      И снится нам не рокот космодрома, ни эта ледяная синева…

      7.

      Шевлягин весь день лежал, скрючившись, под тремя одеялами и дрожал; его полуприкрытые глаза были мутными, как у томного карася, зубы стучали.

      Маргарита зарубила курицу, сварила бульон, сунулась с этим бульоном к Гене, но тот, не взглянув на жену, со злой усмешкой коротко выдохнул: – «да пошла ты!» – и продолжил стучать зубами и колотиться. На другой день лучше не стало.

      Маргарита бросилась к Мамане. Та, увидев, зарёванную соседку, молча кинула в чайник горсть серой заварки с крапинами цветков и палок и залила кипятком.

      – Это чего, Генке? – всхлипнув, с надеждой спросила гостья.

      – Тебе, – объяснила Маманя и поставила на стол чайную чашку и мёд, – садись, пей.

      – Мне-то зачем? – удивилась Маргарита.

      – Пей, – мрачно сказала старуха, – как допьёшь, скажу, чего делать.

      Маргарита старательно дула на травяной отвар, пила и вытирала слёзы. На третьей чашке её прошиб пот.

      – Вот и хорошо, – спокойно сказала Маманя. – А Генку вези в больницу.

      Она убрала со стола посуду и сурово добавила:

      – Чего уставилась? Говна тебе мышиного с молоком? Или щепотку мух толчёных отсыпать? К врачу мужа вези, бестолочь!

      Маргарита, едва не опрокинув стул, бросилась вон из дома.

      Через час сын Егоровых, Сергей, на своём внедорожнике повёз Гену в больницу. Славка-матрос