Ночь огня. Решад Нури Гюнтекин

какие мысли приписываешь молодому человеку…

      Мы дружно рассмеялись и продолжили путь.

      – Вы первый раз покинули Стамбул?

      – Да, господин.

      – У вас есть там родственники?

      – На прошлой неделе были, но сейчас и не знаю.

      – Что это значит?

      Пожав плечами, я со смехом произнес:

      – Вероятно, часть семьи, как и меня, отправили сменить обстановку…

      Я затронул щекотливую тему, и поэтому мне никто не ответил.

      – Значит, у вас нет багажа…

      – Он прибудет позже, господин… Меня забрали внезапно, ночью, прямо из училища и…

      – Понятно… Где вы будете жить? Сразу скажу, что по указу губернатора вы имеете право жить здесь так, как вам захочется. Где бы вы хотели остановиться?

      – Не знаю, господин… У меня нет здесь знакомых.

      – Ну, мы уже познакомились, этого достаточно… Я найду вам жилье.

* * *

      Мы медленно шли по тротуару вдоль узкой дороги. Лавки уже начали закрываться.

      На одном из перекрестков судья попросил разрешения откланяться. Каймакам спросил у врача:

      – А вы что будете делать? Собираетесь домой?

      Тот неопределенно махнул рукой и ничего не ответил.

      – Не уходите… Что вы будете делать в пустом доме… Давайте вместе поужинаем у Саида… И подопечного нашего, Кемаль Мурат-бея, не стоит оставлять в первый вечер одного.

      – Каймакам-бей, да ты, похоже, снова ищешь повод, чтобы не идти домой?

      – Нет… И не говори при ребенке о делах моих грешных.

      Ресторан Саида оказался небольшой продуктовой лавочкой. Каймакам издалека закричал:

      – Рыба-то, рыба у вас есть?

      И, получив положительный ответ, радостно хлопнул меня по плечу:

      – Ты принес нам удачу… Свежую рыбку привезли… Живем!

      Осмотрев содержимое нескольких кастрюль, выстроившихся на жаровнях (для этого ему пришлось встать на цыпочки), каймакам пригласил нас в дальнюю комнату лавки. Она считалась залом для аристократов. Хотя на стенах, выкрашенных в красный цвет, красовалось изображение русалки и несколько натюрмортов, а с потолка свисала люстра из золотистой бронзы, каймакам посчитал это место тоскливым и попросил вынести стол в садик.

      – Лето, можно считать, уже пришло, – сказал он. – Посидим здесь, под фонарем, в поэтичной атмосфере.

      Доктору садик не понравился:

      – Ну что за вид… Здесь просто свалка, – возразил он, поморщившись.

      Каймакам указал на первые звезды, появившиеся в закатном небе:

      – Стены здесь не очень, зато какой узор наверху! Посмотри, Селим-бей, все как надо… Разве найдешь такой орнамент, столь пышное убранство хоть на одном дворцовом потолке? Пусть стемнеет еще немного, небо озарится светом вечных лампад Всевышнего… Тогда и увидим.

      Доктор расщедрился еще на одну фразу:

      – Господин каймакам – поэт.

      – Ну что ты, дружок… Какой из меня поэт. Порой намараю пару строф старым слогом, да и все. А ты, сынок, любишь стихи?

      У меня не повернулся язык сказать, что люблю:

      – Читаю,