Канцелярский клей Августа Мёбиуса. Сборник рассказов. Юрий Горюхин

я умылся, поел и лег на диван посмотреть какие-нибудь умеренно эротические дневные сны.

      Мой дверной звонок безостановочно выдавал хриплую трель, быстро приближаясь к шепоту.

      Голубоглазый мальчуган с удовольствием давил хоккейной клюшкой в нежную кнопочку моего звонка.

      – Уже зима наступила?

      – Нет, мне папа сегодня клюшку купил, потому что мама сказала, что он жалкий придурок, мерзкий ублюдок и вонючий козел, который обманывает детей и не приносит к Новому Году обещанные подарки.

      – Хорошая клюшка.

      – А где Сережа?

      – Вы ошиблись, Сережа здесь не проживает.

      – Я один. А где живет Сережа?

      – Откуда же я знаю. На четвертом этаже, кажется, живет паренек твоего возраста – поспрашивай там.

      – А это какой?

      – Третий, четвертый – следующий, умеешь считать до четырех?

      – Я до ста умею!

      Обиделся летний хоккеист. Надо сходить к Георгию Григорьевичу отчитаться.

      ***

      Георгий Григорьевич предложил мне теплого пива и соленых орешков.

      – Как поживает Коромыслов?

      – Нормально. Дрова рубит, самогонку пьет.

      – Самогонку? Как бы он в запой не ушел, помнишь, в прошлый раз с Толиком две недели не просыхали?

      – Может быть, сейчас без Толика не уйдет.

      Георгий Григорьевич задумчиво посмотрел сквозь меня и сказал:

      – Что?

      – Говорят, налог на добавленную стоимость вот-вот отменят.

      – Брехня.

      Я влил в стакан пиво, белая пена поднялась над краями и в зыбком равновесии повисла. Георгий Григорьевич сказал:

      – Сейчас не удержится – отхлебни.

      Я сказал:

      – Удержится.

      – Не удержится.

      – Удержится.

      Георгий Григорьевич сильно дунул, пена колыхнулась и сползла по краю стакана на расписанный аляповатыми цветками поднос.

      – Я же говорил, что не удержится. Возьми эти черновики и отпечатай договоры и акты так же, как в прошлый раз.

      – Хорошо.

      Я залпом выпил пиво и закусил тремя орешками, хотел налить себе еще стаканчик, но Георгию Григорьевичу кто-то позвонил по телефону, и он сказал, что в данный момент свободен, и совершенно один, и ждет с нетерпением. Я тактично откланялся, вышел из уютного дворика Георгия Григорьевича и пошел куда глаза глядят.

      Я шел, шел, шел и пришел к квартире номер тридцать девять.

      Черная дверь, глазок, строгий звонок, здорово сдавшая Вероника.

      – Здравствуйте, а Вероника дома?

      – Нет. А ты кто?

      А черт его знает кто.

      – Я Виктор. А скоро ли она придет?

      – Часа через два, я думаю, подойдет. Что-нибудь передать?

      – Да. Передайте, что я непременно зайду еще раз.

      – Зачем?

      – Обещал. А так как я человек слова, то сами понимаете, что не могу не прийти.

      ***

      Я сидел на кухне и смотрел в окно. За окном мальчики бегали за девочками и обливали их водой из полиэтиленовых бутылей, девочки пронзительно визжали