Во имя Мати, Дочи и Святой души. Михаил Чулаки

вставать или лежать. Вставать, вроде, и смысла не было. А постель ласковая. И Наташа, выходит, зря покупной плеткой пугала.

      Все-таки помог ей Бог, теперь уже совсем ясно. И ночь в такой постели вместо вонючего дивана, и днем постель-балет, вместо школьной тоски! Лафа.

      Вернулась Наташа.

      – Спать собралась, молодая и талантливая? Давай, пожрем сейчас. А потом и отработаешь. Даром здесь тебя никто кормить не будет!

      Пообедали не хуже, чем позавтракали. А отработки Клава не боялась. Не думала даже за едой.

      5

      К вечеру пришла толстая тетища разодетая. Платье на животе натянуто – даже страшно.

      – Вот и осетрина на тебя, – шепнула Наташа. – Или белуга целая. Всё сделаешь, как скажет. Чего не умеешь – догадаешься. Ты ведь у нас – талант. Сам Шурачок признал.

      И исчезла.

      – Ну что, девонька, как зовешься? – вытягивая губы засюсюкала осетрина.

      – Клава я.

      Клава постаралсь улыбнуться, хотя тетища ей не нравилась.

      – Ты крашеная – или так?

      – Как это?

      – Волоски свои перекисью травила?

      – Я всегда такая. Как родилась.

      – Как из мамки – и прямо сюда, ко мне. Ну молодец, Клавусенька, иди сюда. А ты меня Пупочкой зови. Ну?

      – Пупочка ты, – с трудом проговорила Клава.

      – Вот так. Еще и понежнее постараемся, да?

      – Пупочка, – пропела Клава.

      – Ну и помоги мне, Клавусенька, расстегнуться.

      Клава принялась раздевать толстуху, со страхом гадая, чего та для себя придумает. Лучше пусть просто выпорет. Дело привычное.

      Обнаружилась грудь величиной с двойное коровье вымя. Громадные розовые трусы подошли бы и на слониху. Очень не хотелось их стаскивать с Пупочки этой страхолюдной.

      – Ну и трюсики помоги, – пропищала Пупочка.

      Пришлось стаскивать и слоновьи трусы. От резинки на животе остался след, будто от тракторной гусеницы.

      – А Клавуся что же? Клавуся разве стесняется?

      Клава легла, припоминая режиссуру Шурочка, и принялась стаскивать с себя тряпки, ерзая спиной по простыне.

      – Ой сосочки… Ой пупочек… – причитала Пупочка.

      Клава выбросилась тазом вверх, изгибаясь на мостик, и сорвала последнее прикрытие – туда, вниз, в пятки.

      На секунду, забыв, на кого работает, она даже испытала удовлетворение от удавшегося па.

      – Ой, писенька, – простонала Пупочка.

      И впилась в названный объект губами. Пробилась глубже толстым языком.

      Ну, если так – еще ничего. Лишь бы не ответные позы.

      – А теперь покажи, – отдышалась толстуха. – Наташенька хвастала, у тебя еще бутончик целый.

      Клава продемонстрировала толстухе и эту гордость своей хозяйки. Сама она еще не научилась гордиться собственной нетронутой перепонкой.

      Толстуха проскользнула пальцем благоговейно.

      – Береги, Клавуся, береги. Сбережешь, буду еще приходить и подарочки тебе оставлять. А теперь перевернись, посвети попочкой.

      Клава исправно перевернулась.

      – Ой,