Клокочущая ярость. Революция и контрреволюция в искусстве. Гриша Брускин

отцов вполне в духе злодея-изобретателя Ротванга из кинофильма Фрица Ланга «Метрополис»: «организм – машина, и… сознание относится к нему, как желчь к печени; соберите машину, и сознание возвратится к ней!»

      Федоров называет подобный процесс: «психофизиологической регуляцией».

РОДСТВЕННО-ОТЕЧЕСКАЯ НРАВСТВЕННОСТЬ

      Для нашего мыслителя человечество (начиная с Адама) во всей его целокупности – одна семья.

      Не любовь к Богу, а сакрализация отцов движет философом. Федоровская родственно-отеческая нравственность смахивает на первобытный культ предков. Поклонение умершим – прародителям и сородичам.

      Только в данном случае не пращуры магически участвуют в жизни «детей», а, наоборот, потомки «заботятся» об умерших отцах.

      И, пользуясь достижениями науки – научной магией, вызывают предков к вечной жизни.

      И праведных, и грешных.

      Федорову близка идея апокатастасиса христианских богословов Оригена и Григория Нисского – «восстановление всего мира, без всяких исключений, в обо́женое состояние».

      Такое впечатление, что коллективный древний пращур заклял нашего философа. Заколдовал. Превратил в почитателя праха. И тот, зомби, всю жизнь страстно проповедовал общее дело восхваления и воскрешения умерших отцов.

      Не правда ли, веет древнеегипетским холодком Подземного царства мертвых?

ТРАНСМУТАЦИЯ

      В теории Федорова также чувствуются отсветы «великого деланья».

      Средневековые алхимики говорили о достижении физического «бессмертия», которое, впрочем, измерялось тысячью годами. Это так. Далее, согласно ученым мужам, наступает трансформация – возвращение к своему «потерянному», «забытому» состоянию. К первоматерии. К вечному Свету, частицей которого человек изначально был.

      У Мирче Элиаде читаем: «…для воскрешения мертвые тела должны быть испытаны Огнем и всеми Видами Страдания, ибо без страдания и смерти нельзя достичь Вечной Жизни. Мучения всегда приводили к смерти. Не было никакой надежды на „воскрешение“ на трансцендентном уровне без предварительной смерти»[6].

      В сравнении с пресной федоровской литургией, алхимический Opus Magnum, полный метафор, экспрессии, поэзии и страсти, – приключенческий роман.

      Средневековые алхимики «спроецировали на Материю инициационную функцию страдания. Благодаря алхимическим операциям, соответствующим „мучениям“, „Смерти“ и „воскрешению“, субстанция изменяется, то есть становится трансцендентной: она обращается в „Золото“. Золото, повторим, является символом бессмертия… Таким образом, алхимическая трансмутация тождественна достижению материей совершенства: в христианских терминах – ее искуплению»[7].

      Дабы жить экстатической жизнью в Боге.

ПРИТЧА

      Но и это не все.

      Не все так просто.

      Читатель чувствует иной, скрытый прообраз в философии Федорова. Где «коллективный пращур» оборачивается всамделишным Отцом Небесным.

      Корни интересующей нас теории следует искать в евангельской

6

Элиаде М. Азиатская алхимия. М., 1998. С. 231.

7

Там же. С. 230.