Портрет Дориана Грея. Перевод Алексея Козлова. Оскар Уайльд

не оттенить на своём фоне юношу, делая его облик много живее и рельефнее. Всё прекрасное, что существовало на свете, всегда имело свою трагическую сторону. Ради цветения самого крошечного цветка Вселенная должна претерпеть нечеловеческие муки… Но как обворожителен был Дориан прошлым вечером, когда они сидели вдвоём за обедом в клубе, с каким растерянным взором, с какой трепетной тревогой, с каким выражением робкого удовольствия на пухлых полуоткрытых губах смотрел он насобеседника. В свете алых абажуров, трепетавшие и бросавшие быстрые отблески свечи оттеняли цветущую красоту его ровного чистого, розового лица. Побуждать его к разговору было почти то же самое, что трогать струны редчайшей скрипки. Как он был отзывчив к легчайшим касаниям и едва ощутимому дрожанию смычка… Что-то неуловимо-завораживающее было в этой игре, когда можно ощутить силу своёго влияния на человека. Ничто иное не могло идти в сравнение с этим не могло сравниться с этим. Вливать свою сущность в какое-нибудь ладное существо, дать время на то, чтобы новое содержание прижилось там, ощущать отзвуки своих выношенных жизненным опытом идей, форсируя звучание чарующуей музыки страстной юности; культивируя нежную амврозию и смакуя её неповторимый аромат, привить другому человеку свой темперамент, в этом заключалось истинное наслаждение, можно сказать, самое большое счастье, какое может достаться человеку всех наслаждений, доставшихся в наш филистёрский, ограниченный век с его низкими поползновениями и грубо-материалистическими наслаждениями…

      Да, несомненно, этот юноша, волей такого необычного, счастливого случая представленный лорду Генри в мастерской Бэзила, – изумительный тип, или… во всяком случае… из него можно вылепить нечто изумительное.. Все сокровища человеческой натуры за ним – воспитанность, обаяние, непорочная чистота юности и наконец красота, да, та самая красота, с которой могут поспорить только лучшие древнегреческие изваяния. Из него можно было бы изваять почти всё – сотворить титана или ярмарочную игрушку. Какая жалость, что такой совершенной красоте рано или поздно суждено будет портиться и увядать!

      А Бэзил? Насколько же то, что он говорил, интересно с психологической точки зрения! Новый стиль в искусстве, новое ощущение бытия, неожиданно пробуждённое одним лишь присутствием человека, которому в голову не придёт что-то подозревать. Безмолвная душа Природы, обитавшая в дремучей чаще и неслышно бродившая в цветущих долах, вдруг открыто явила себя, словно гордая дриада, бесстрашно устремилась к душе художника, который неутомимо искал её, пробуждая в себе предчувствие скорой встречи, встречи, энергия которой раскрывает ему дивные тайны мира, где самые простые вещи, образы и формы вещей, так сказать, обретают идеальное совершенство и глубинную символическую ценность, из смутной мечты, из грёзы превращаясь в реальность. Как это всё очаровательно!

      Прошлые века демонстрируют нам нечто подобное Не Платон ли превратил мысль в высокое