«Ревность» и другие истории. Ю Несбё

засмеялась.

      – Да уж, мистер…

      – Зови меня Шон.

      – А я Мария. Шон, но ты ведь так не считаешь, разве нет?

      – Что люди ничтожества, за редким исключением? С чего бы мне так не считать?

      – Ты проявил заботу, а забота бессмысленна, если ты самый обыкновенный мизантроп.

      – Ну да. Зачем же мне было врать?

      – По той же самой причине – ты проявляешь заботу. Ты мне поддакиваешь, утешаешь меня – говоришь, что тоже боишься летать. А когда я рассказала, что меня предали, утешаешь и говоришь, что в мире полно плохих людей.

      – Ой! Вообще-то, я здесь психолог.

      – Вот видишь, тебя даже профессия выдает. Осталось признать, что ты опровергаешь собственное утверждение. Как человек ты чего-то стоишь.

      – Хотелось бы, чтобы это было так, Мария, но, боюсь, моя деланая забота – это лишь результат светского английского воспитания, и я не представляю никакой ценности ни для кого, кроме себя самого.

      Почти незаметно ты повернулась ко мне на пару градусов.

      – Тогда, Шон, ценность у тебя есть благодаря воспитанию. Ну и что? Ценность придают поступки, а не то, что ты думаешь и чувствуешь.

      – По-моему, ты преувеличиваешь. Просто благодаря воспитанию мне не нравится нарушать правила адекватного поведения, на самом деле ни на какие жертвы я не иду. Я приспосабливаюсь и избегаю неприятных ситуаций.

      – По крайней мере, ты ценен как психолог.

      – Боюсь, тут я тоже тебя разочарую. Я не настолько умный и трудолюбивый, чтобы найти лекарство от шизофрении. И если самолет рухнет, мир лишится лишь довольно скучной статьи о confirmation bias[2] в научном журнале, который читает лишь горстка психологов, – вот и все.

      – Кокетничаешь?

      – Да, а еще я кокетничаю. Можно добавить к списку моих пороков.

      Теперь ты искренне рассмеялась.

      – И нет даже жены и детей, которые будут по тебе скучать, если тебя не станет?

      – Нет, – коротко ответил я.

      Так как сидел я у прохода, то не мог окончить разговор, просто-напросто отвернувшись к окну и притворившись, что ночью в темноте разглядел в Атлантическом океане что-то интересное. А взять журнал из кармашка в спинке переднего сиденья – это уже чересчур демонстративный поступок.

      – Извини, – тихо произнесла ты.

      – Все нормально, – ответил я. – Что ты имела в виду, когда сказала, что умрешь?

      Наши взгляды встретились, и мы впервые друг друга увидели. И хотя, наверное, это попытка все объяснить задним числом, думаю, мы оба заметили то, благодаря чему уже тогда стали подозревать: эта встреча способна изменить все – да она уже все изменила. Может быть, ты как раз об этом думала, но отвлеклась – наклонилась ко мне, опираясь на подлокотник; ощутив запах твоих духов, я подумал о ней: это ее запах, она вернулась.

      – Я покончу жизнь самоубийством, – прошептала ты и, откинувшись на сиденье, стала меня рассматривать. Не знаю, что было написано у меня на лице, но я видел: ты не врешь.

      – И как ты собираешься это сделать? – вот и все, что я смог спросить.

      – Рассказать?

      Вопрос

2

Необъективность восприятия (англ.).