Вахта Барса. Петр Альшевский

с простотой раненого буйвола.

      Вкусив от древа гармонии. На бархатной рубашке с оторванными рукавами отдающие багровым пуговицы.

      На зыбкой стезе отнюдь не народных мотивов международная психиатрическая комиссия в составе Семена «Ракеты», Филиппа Осянина, Антуана Жлобаля и Андреаса Киборгссона признала меня своим парнем.

      Зачем ты, самурай, отрубил Антуану член?… он размахивал им, как мечом… он шутил!… я не понимаю таких шуток… Лена! Елена Петровна! Идите забирать Виталия Сергеевича – он в одном нижнем белье валяется под забором.

      Сварив ему в черепе вегетарианский суп, издайте хриплый вопль любви. Дайте насладиться нечеловеческими звуками. Подо мной просядет почва, меня прощупают подвальными поскрипываниями – я упоен не выводящими из серости метаморфозами, и в настоящий момент не сомневаюсь в подлинности мира; рванули калеки, бешено ускорились черепахи, мне за ними не поспеть. Крутой желудок расслабился. По телевизору утверждают – ваша улыбка бесценна.

      Почем билет до Катманду?

      Где-то тысяча долларов.

      Порядочные деньги. У порядочных людей не бывает порядочных денег. Но я настроен не попсовать: товарищ посоветовал мне уверовать в воздухоплавание без самолетов или планеров. Провоцируя с делать невозможное, он обмахивался газетой с собственным некрологом – монгольский еврей Исаак Хупсупул был знаменит. Разумеется, не везде. Исключительно в сообществе тех, чей разум не в формате.

      Вырвать из живота нож, метнуть его в спину убегающему, ну конечно, вполне уместно, бодрый подонок скрылся за величественным храмом. За винным магазином. Закатив глаза, выгибался дугой; слезы потекли от боли, инфантильность вычерпана до дна, над отделом дорогих вермутов репетирует ансамбль альтернативной музыки.

      Взвинченный руководитель трясет яйцами как кимвалами и шлепает босиком к холодильнику; просунув голову охладиться, преодолевает творческий спад.

      Нет-нет. Да. Нет-нет, приехали. У меня свой путь. Я распоряжался судьбой, она распоряжалась мной, под звон с колоколен я приветствую выживших, по системе Ошо начинаю день с продолжительного идиотского смеха, я полностью воспален, у меня скрючены пальцы ног; бросив в сугроб пивную бутылку, жду. Она полная. Я ее охлаждаю. Не в холодильнике и не голову, не дизентерия и не простатит – мелочи. Короткая двухмесячная депрессия.

      Без теплой одежды за полярный круг.

      Ты будешь мне ассистировать.

      Осянин дал бы высшую оценку моему ars moriendi, моему искусству умирать; бред не отпускает, но я и в рамках оного проведу генеральную репетицию окончательного выпадения в осадок: черным внутрь, белым наружу. Как получится. Чартерными рейсами подлетают бестелесные союзники, намечается уникальное светопреставление, на ладонях и бедрах заметны признаки тления. Осянин добр и стар. Не очень стар. Ну и так далее. Накинув шаль, чувствует беспокойство – приходит к выводу, что греческие