Опасность тьмы. Сьюзен Хилл

даже не моложе, – сказала она вслух. – Я не знаю, почему это было бы лучше, но было бы. Но она старше. Женщина, старше ее, бог ты мой!

      Крис смотрел на нее непонимающим взглядом.

      – Карин МакКафферти, – уныло пояснила она. – От нее так ушел Майк.

      – Какое это имеет отношение вообще к чему-либо?

      – А разве не имеет?

      Повисла пауза, после которой Крис закрыл глаза.

      – О господи. – Он взял ее руки в свои. – Все это имеет отношение только к тому, что я устал, и мне тошно, и я выгорел почти дотла. Это имеет отношение ко мне, к тому, что я больше не хочу этим заниматься. Я не хочу быть тем, кем сейчас являюсь.

      – Кем именно? Мужем? Отцом?

      – Нет, конечно, не мужем и не отцом. Врачом общей практики. Я больше не хочу быть врачом общей практики.

      – Но ты доктор до мозга костей, ты…

      – Я не сказал «доктором». Я сказал – врачом общей практики. Вот этого с меня хватит. Ты до сих пор это любишь. А я начинаю это ненавидеть, а когда я это не ненавижу, я это презираю. Профессия изменилась, меня доводит бюрократия… но дело не только в этом… Я не хочу этим больше заниматься. Если я продолжу, я стану плохим доктором.

      – Нам нужен отпуск, вот и все.

      – Нет, не все. У нас был отпуск, и я не почувствовал себя лучше. Слушай, я не готов обсуждать эту гигантскую проблему сейчас, посреди ночи, когда мы оба валимся с ног.

      – Чего ты на самом деле хочешь?

      – Переквалифицироваться… ну в каком-то смысле. Я хочу вернуться к психиатрии.

      – Мне кажется, я сейчас расплачусь. Или меня вырвет.

      – Шок?

      – Облегчение. Не Австралия, не другая женщина.

      – Насчет Австралии я сдался, а какая другая женщина меня такого возьмет? – Он направился в ванную. – А что это за история с арестованной женщиной?

      Четырнадцать

      – Отец на Небесах, даруй им утешение в страданиях. В страхе дай им отвагу, в муках даруй им терпение, в унынии принеси им надежду; в покинутых всели веру в молитву и в помощь всех Твоих святых, через Господа Нашего Иисуса Христа.

      Пламя свечей слегка подрагивало, и светильники превращали часовню Христа Исцелителя в сияющую пещеру. Огромное пространство собора за спиной у Джейн Фитцрой рельефно выступало из темноты. Она в одиночестве преклонила колени перед маленьким алтарем с нарочито современным золотым крестом.

      Она любила произносить последнюю молитву здесь, в одиночестве. Этим вечером она пришла помолиться за двух пациентов, умерших сегодня в Имоджен Хауз, и за других, которые, вероятно, должны были умереть через несколько часов. Ночная тишина в соборе не казалась глухой или пустой, она была наполнена веками молитв. Она знала, насколько люди могут отдаваться монашеской жизни.

      Она еще немного постояла, преклонив голову и вверяя себя Богу, но в этот момент внезапный звук заставил ее остановиться. Ей показалось, что она слышала, как дверь, открываясь, зашуршала по каменному полу. Она подождала. Ничего. Снова тишина.

      Она склонила голову.

      Вдоль бокового