Три повести. Сергей Ледовских

вдруг раздался такой оглушительный и так близко от нашего стойбища, что я вскочила и без чувств, как сумасшедшая, побежала к ближайшей сосне. Жорж за мной. Подсадил меня и сам взлетел на неё. Мы долго сидели на ветвях, вдыхали аромат хвои, глядели на гаснущее небо, отдыхали, пока совсем не стемнело. Когда всё стихло, успокоилось, и этот то ли бык, то ли кто ушёл, я слезла с дерева, огляделась, но Жоржа внизу не нашла. Он, как оказалось, заснул там наверху, видимо, от переживаний за меня. Я уж ему кричала-кричала, звала-звала – никакого ответа. Сняла туфлю, потом другую, начала его с дерева сбивать, швыряла, пока он не проснулся и не слез сам. Одна же туфля исчезла: застряла ли где-то на сосне, притаилась ли в траве – неизвестно, мы так её и не нашли… Видишь, как всё хорошо получилось? Он довёл меня до калитки, отдал шляпу с уловом и ушёл, тихо вздыхая. Ему было очень стыдно… Давай рыбу, что ли, жарить?..

      Здесь я замолчала, вероятно, считая историю исчерпанной. Но вдруг встрепенулась:

      – Полина, я ж тебе главного не сказала! – вспомнила я.

      – Что такое?! – испугалась тётка.

      – Жорж обещал завтра обязательно найти туфельку, зайти и примерить. Принц мой…

      Ах, как жаль

      Финал. Мы с Савицкой стоим на сцене и прощаемся, испытывая светлые, высокие чувства, согласно тексту. Стоим и, не торопясь, испытываем, выдерживаем паузу. Ирина нам хорошо вдолбила, что пауза есть вещь наиболее важная. Она олицетворяет внутренние переживания героев, предвосхищает, усиливает те очень значительные, принципиальные слова, что должны за ней последовать. И вот мы вцепились в эту паузу и душим её изо всех сил, до тех пор, пока она вот-вот не умрёт окончательно, не издохнет с нашей помощью. Сразу за этим должна последовать принципиальная фраза Савицкой насчёт того, что ей очень, типа, жаль. Потрясённые, мы тогда горячо, но сдержанно обнимемся, затем должен упасть занавес и наступить время оваций и летающих букетов. Образно говоря. Почти что так всё и вышло на школьной премьере: зал орал и топал ногами от беспричинного, как мне показалось, никак не связанного с постановкой восторга. Тот взбудораженный аншлагом спектакль прошёл легко, весело, на ура. Теперь же всё гораздо серьёзнее: мы выступаем на городском конкурсе самодеятельных юношеских драматических коллективов, и цена ставки – гораздо выше. Зал затих, труппа затаила дыхание, Ирина в тревожном ожидании замерла и не может никак дождаться конца этой проклятой паузы…

      Савицкая уже потом мне всё объяснила. «Стою, – говорит, – смотрю на тебя. Ты такой милый и возвышенный, такой серьёзный, такой обаятельный. Глаза твои то ли от волнения, то ли от глубины перевоплощения – огромные, как блюдца, прямо. Сверкают, пылают, буря в них бушует, водоворот сумасшедший закручивается. И так мне захотелось с тобой поцеловаться! Влепиться в твои неотразимые губы и долго-долго их не отпускать! И вспомнилась наша с тобой глупая затея. И все эти люди вокруг, эта глупая постановка, со всеми её заходами-выходами и хмуро-принципиальной массовкой показались такими лишними