Три повести. Сергей Ледовских

им сделаем? М-да… Где будем репетировать?

      – А вот здесь прямо, пока они там третью сцену гоняют.

      – Успеем… Савицкий, я хочу заметить только, пока не забыла, что, кажется, тоже тебя люблю.

      – Ты уверена?

      – Ага… «ах, как жаль» …

      Мы репетируем. Беспорядочный шум и возгласы, доносящиеся со сцены, нам совсем не мешают. Нисколечки! Заглядываем друг другу в глаза и улыбаемся. И репетируем, репетируем…

      Help!

      Савицкий и я! Встреча на Эльбе! Мне безотлагательно нужно всё, абсолютно всё обсудить с Петуховой!.. Да где же она?! Как провалилась! На звонки не отвечает… Ох! Нету сил! …

      Гармоника играет, караван идёт

      Как я устала от всех! Элементарно надоели. Никого не приглашаю, на звонки не отвечаю. У меня сегодня разгрузочный день. Жорж не пишет. Когда я получаю от него письмо, то немедленно начинаю любить всех: и хороших, и плохих, и тех, кто так себе. Но чем дольше я жду от него письма, тем сильнее моя всеобъемлющая любовь выдыхается, испаряется, улетучивается… Уже третья неделя пошла, и это неслыханно. Жорж именно так бы сказал: «неслыханно»… Я устала от всех, потому что устала ждать, потому что у меня иссяк запас всеобщей любви к человечеству…

      Огромная, широкая лунная ночь беседует с нами на языке кузнечиков. Я пою длинную, бесконечную, как небо над нами, песню, покачиваясь в такт неторопливым шагам Жоржа. Покачиваюсь в такт, потому что сижу у него на шее. Он с большим удовольствием – он сам так сказал – везёт меня по тёмной, бескрайней пустыне… Везёт, потому что у меня болит ножка, – это Жорж настоял, что болит именно «ножка», а не «нога», он лучше знает, я ему верю. Болит оттого, что я в темноте на что-то наступила. Мы только-только отошли от пляжа, и в мою пятку тут же что-то воткнулось. Жорж не стал разбираться, проверил лишь, не идёт ли кровь, потом посадил меня и повёз. И вот я еду, надев на голову его чудесную шляпу, а он, бедненький, идёт пешком. Круглолицая луна, грустная обычно такая, медленно восходит нам навстречу и, глядя на нас, прыскает от смеха. Жорж говорит, что мне это только кажется, я очень мнительная женщина; на самом деле луне и степному простору вокруг нас абсолютно до лампочки: кто там кого везёт. Я опять ему верю.

      Жорж предлагает подыграть мне на губной гармошке, чтоб моя длинная песня зазвучала веселее. Я шумно протестую, потому что: как же он будет дуть в гармошку и тащить меня на своей шее, ему ведь не хватит кислорода на два дела сразу… Он бесподобно играет на гармошке! Мы сидели на пляже, и Жорж исполнял что-то очень чудесное, высокое, звёздное. Может быть, мне всего лишь так показалось, ведь вся публика вокруг состояла исключительно из звёзд, и самые впечатлительные из них падали, обморочно вспыхнув напоследок…

      Жорж говорит, что небольшой недостаток кислорода в организме – полезен, это расширяет сосуды, улучшает кровообращение. Пока я размышляю над правдивостью его слов, он достаёт гармошку и начинает мне подпевать. Именно подпевать: его гармошка всегда звучит так, будто поёт жалобным голосом. Но вот моё протяжное пение, как и всё в этом мире, приходит к концу, и в этот самый момент я явственно слышу, как тёмное, испытавшее только что мгновение вечности, терпеливое небо демонстративно облегчённо