История Артура Трулава. Элизабет Берг

бы хотел, чтобы у меня были дети. По многим причинам. И особенно сейчас.

      Повисает пауза, потом Мэдди спрашивает:

      – А сколько вам лет?

      Артур отвечает: восемьдесят пять, и интересуется ее возрастом.

      – Восемнадцать. Почти.

      Звучит как поэзия.

      – Ты выглядишь младше.

      – Знаю. Это у меня с рождения.

      Артур не сразу, но смеется. Мэдди тоже улыбается. Боже, какая у нее улыбка! Никогда такой не видел! Лицо будто озарило солнце. Просто красавица. Еще бы эту штуку из носа убрать…

      – А у вас есть хлеб? – спрашивает Мэдди.

      – Конечно. Половина батона.

      – А сыр?

      – Да. Плавленый, в ломтиках.

      – Хотите, сделаю сырные гренки к супу?

      Артур озадачен.

      – А как ты собираешься их делать?

      – Я раньше никогда не пробовала, но видела в ресторане, что томатный суп подают с ними. Думаю, надо просто положить сыр на хлеб, запечь и нарезать.

      – Звучит неплохо. Сковорода вон там. – Он указывает ногой на нижний ящик.

      Мэдди достает небольшую чугунную сковородку.

      – У вас есть сливочное масло?

      – Есть. Только моему доктору не говори.

      Когда Люсиль возвращается домой, на часах уже полдвенадцатого. Подумать только! Почти полночь! Сколько лет назад такое было в последний раз?! Ну и ну!

      Ко сну будто готовятся два разных человека. Нынешняя Люсиль, наносящая на лицо ночной крем, и другая, прежняя, с румяными щеками, гладкой, буквально светящейся изнутри кожей и каштановыми волосами до плеч, такими густыми, что они с трудом поддавались гребню. Перед глазами так и стоит то, юное лицо – ох, до чего же прелестное! – да и сама будто вернулась в молодость! Даже тело словно тогда – легкое, полное сил! Подбородок поднят, ноги выпрямляются, и от макушки до пяток вдруг пронизывает такой заряд энергии, будто на тебя опрокинули ведро воды. Или как в тот раз, когда вилка попала в тостер и Люсиль ударило током.

      Она закрывает глаза. Пальцы взлетают к крепко сжатым губам, из которых вдруг вырывается что-то среднее между смехом и рыданием. Выключив свет в ванной, она идет к постели, будто ступая по облакам, – только теперь смысл этого выражения становится ясен.

      Люсиль ложится, гасит лампу у кровати. В темноте проступает его лицо. Вернее, тоже два – молодое, из времени, когда они были вместе, и старое, то, каким оно стало теперь. Угадайте, какое из них больше и висит прямо перед глазами огромной полной луной?

      Фрэнк Пирсон…

      Фрэнк Пирсон!

      «Я думала, ты умер», – сказала ему Люсиль. «А я думал – ты», – ответил он, глядя на нее, как на чудо. Конфеты, букеты – все это ерунда, кто бы что ни говорил. Вот быть живой, когда тебя считали давно в могиле! Живой и здоровой! Ну, относительно…

      Люсиль вздыхает. Она измотана, но вряд ли сможет сейчас уснуть. Пытаясь успокоиться, дышать помедленней, кладет себе руки на живот…

      Глаза ее вдруг распахиваются. Нужно сесть на диету. И раньше подумывала, для здоровья – на каждом приеме доктор Финк смотрит на график массы тела и потом молча поднимает взгляд на пациентку. «Прекрасно понимаю,