Свет в окне. Татьяна Герингас

равных ни в чём: она рассказывала смешные истории, пела, смеялась и вызывала восхищение у всех, кому посчастливилось быть при этом. Мама дарила чувство, что эта сказка будет длиться вечно. Но нет: настроения менялись очень быстро; Маша попадалась на удочку и быстро забывала об обидах и несправедливостях, произошедших вчера, и непременно последующих завтра. Ей так бы хотелось понравиться маме и приблизиться к ней, поделиться своими тайнами и отчаяниями, но, странно, она почти всегда была высмеяна. Маша не понимала и задавала себе один и тот же вопрос: «Почему? Что я сделала дурного или преступного? Нагрубила! Но ведь, она довела меня!» А, может быть, маме нравилось обиженно-искажённое лицо своей дочери? Какая в этом радость? Может быть – месть? Но за что?

      Маша взрослела, и в ней постепенно поднималась волна протеста и отчуждения; она становилась колкой и неприятной. Она замыкалась и отчуждалась: самый любимый человек – мама – отверг её. А, может быть и нет? Может быть, это ощущение только её одной? Может быть, мама и не поняла бы претензий, предъявляемых ей дочерью? Ведь она – Мать, мама, и притом, замечательная мама! Всё делает правильно: образовывает, кормит, одевает. А они – дети – неблагодарные свиньи. Маша вспоминала, как папа, в момент очередного скандала, неоднократно повторял: «Вы должны быть благодарны за жизнь, которую мы вам подарили». Да, конечно. Это так. И при этом ещё вечное: «Должны, обязаны, виноваты».

      Причин для придирок находилось неисчислимое количество: критике и насмешке подверглось всё, что детям было отрадно и приятно. Маша вспомнила, как однажды молодой человек проводил её домой и на прощание поцеловал в щёку. Придя домой, она тут же рассказала об этом маме; но услышала в ответ: «Как ты могла это позволить? И кому? Неизвестно, кому!». «Известно! Это Миша! Он такой симпатичный! Он мне нравится! И я ему тоже!». «Что-о-о-о? Какой ещё Миша? Симпатичный? Все они «симпатичные»! А ты ведёшь себя, как шлюха! Конечно, он больше не будет уважать тебя, и ты не смей подходить к нему! Слышишь, что я тебе сказала? Не смей!». Маше показалось, что она получила оплеуху, и, сгорбившись, повернулась и медленно пошла на кухню думать о том, что же произойдёт между ней и Мишей, завтра, и как могла она так обесчестить себя в его глазах.

      В моменты подобных вспышек, сестра, сидя в кресле с книжкой в руках, читала или делала вид, что читает, а сама, наверное, наматывала себе на ус: училась, никогда не попадать в подобные ситуации, и никогда ни с кем и ничем не делиться – эту свою философию и норму поведения ей удалось провести на протяжении всей своей жизни… С этого момента Маша обдумала тактику, близкую к сестриной: она затаилась, перестала откровенничать, и, казалось, в домашнем космосе стало поспокойнее.

      При всех противоречиях и нервозности, маме удалось, как любят говорить в народе, «поставить детей на ноги». Мама, да и папа тоже, гордились ими в глубине души.

      Маша, окрылённая своими успехами, представила, что момент настал: она повзрослела и никто и ничто не может уязвить её. Но нет: мама, её самое любимое на свете