Свет в окне. Татьяна Герингас

процедуру, и, как всегда, подходила ближе к столу, в надежде получить кусочек какого-нибудь лакомства. Но папа одёргивал её: «Отойди немедленно от стола!» Он часто сетовал: «Ну, что из вас получится? Да ничего! Девчонки… Вот, если бы был мальчик!»

      Маша, как побитая собака, отходила от стола и ждала котлеты с пережаренной картошкой, которую бабушка поставит через полчаса на стол.

      Но папа не всегда был суров: когда его посещало вдохновение, он подходил к инструменту, играл Шопена, Скрябина, Рахманинова, не замечая никого вокруг. Маша стояла поодаль, забыв об обидах и о вкусном паштете из ресторана.

      Мама, хоть и способный и музыкальный человек, не была профессионалом, и папино общение с ней повисало на уровне знакомых, тысячу раз перепетых мелодий. Маму это задевало – она знала, что никогда не будет принятой папой всерьёз.

      Благодаря тётушке, будучи молоденькой девушкой, Нина проводила много времени в театре – на спектаклях и в администрации за тётушкиным столом. Когда Маше исполнилось 10 лет, мама, по рекомендации тётушки, проработавшей там много лет, поступила на работу в администрацию оперного театра. Казалось, она обрела, наконец, счастье и заветная мечта её сбылась.

      Со временем она получила повышение, став главным администратором театральных касс: она наслаждалась своей властью, особенно тогда, когда большие знаменитости приходили к ней с просьбами получить билеты на свои собственные спектакли или на спектакли заезжих артистов. Её красота и шарм располагали к ней людей; на работе её любили и уважали; многие называли её Ниночкой, некоторые – Нинулей (хотя, больше всего ей нравилось имя Нинон, которым её прозвал один бас из театрального хора).

      Итак, мама была счастлива, распространяя вокруг себя гармонию и хорошее, ровное настроение. Её обожали, и она наслаждалась этим. Работа стала её убежищем от той действительности, которую не принимало всё её существо; придя домой, она спускалась с небес на землю; всё было не по ней, всё её раздражало. Её не узнавали дома; она становилась похожей на строгого начальника и командира, а все домочадцы превращались в подчинённых. Наверное, ей казалось, что она является администратором всего мира. Маша тоже не могла узнать её. И если кто в семье и осмеливался «пикнуть», мама обрывала его на полуслове, не допуская возражений. Началась эра испытания характеров, терпения, послушания, непослушания, споров, ссор и редких примирений. Болезненная и нервозная обстановка в доме накалялась с каждым днём, выражаясь в постоянных поучениях, подозрениях, недоверии, с последующей за этим руганью.

      Маша не была дипломатична, почти всегда чувствовала себя спровоцированной на грубость, встревала в споры, борясь за справедливость. А потом плакала, чувствуя себя обиженной. Какая причина служила постоянным взрывам и спорам? Маша вспоминает, что причин было несметное количество: недоверию и критике подвергалось всё: дочки ведут себя неправильно, мало занимаются, и поэтому им не разрешено делать то-то и то-то. «Но, ты же