Уездный детектив. Незваный, но желанный. Татьяна Коростышевская

Семен устало потер виски. – Буйный у нас арестант, к медицинским осмотрам не приспособленный.

      Шефа повело, я едва успела подскочить, чтоб придержать за плечи.

      – Чародеить пришлось изрядно, – признался он вполголоса, – не ко времени, три дня силу накапливал, чтоб в одночасье ее спустить.

      – Чародеил? – Я подвела начальство к диванчику. – Против неклюда? Так ведь серебро только против них… никак не возможно колдовством…

      Тяжело опустившись, Крестовский откинулся затылком на спинку дивана.

      – Брось, Геля, ну какой из твоего Чикова неклюд? Это прочим штатским можно пока глаза замылить.

      – Погоди! – незаметно перешла я на «ты». – Тогда что он вообще такое? Волков говорил, пуля в грудь вошла, да и по приметам на месте… Люди после таких ран не выживают.

      Семен устало прикрыл глаза.

      – Нет у меня ответа, пока нет. Поздно уже, домой ступай, выспись. Ты за неделю измотала себя изрядно, оттого и слабость. Завтра думать будем.

      Возражения мои были проигнорированы. Пришлось исполнять. Федор отвез меня на Архиерейскую, где я, от души поревев, забылась усталым сном.

      Бесплотным духом парил Григорий Ильич над ночным Крыжовенем, все успевал, все подмечал. Не зрением либо слухом, ибо слов для определения такого процесса даже не изобрели. Город казался ему из туманных пределов огромным гнойным фурункулом, созревшим и готовым лопнуть от малейшего нажатия. Клоака уездная, а в ней ярким огоньком рыжая красавица-сыскарка Евангелина, Геля… Эх, жаль, невозможно сейчас к ней под бочок подкатиться, он бы с превеликим удовольствием, не духом – во плоти утешил бы бедняжку, похвалил. Непросто ей приходится, ох непросто. Не по размерчику шапку надела надворная советница, не сдюжит. Гриня бы помог, он сейчас все знает, все ведает, и нет для него в мире нынче тайн. Да только забудет он при пробуждении всю мудрость, с чародейскими снами именно так все устроено. Проснется и не вспомнит ничего. Далеко внизу, в корявых отвратных домишках жители спали либо полуночничали, Волков слышал их всех одновременно, осязал и обонял все их мысли, сны, мечтания. Звуки были оранжевыми пузырями, лопающимися на поверхности гнойного варева.

      «…жив-то, оказывается, Чиков… – булькнуло бесполым голосом. – На Гаврилу покажет… сыскарка столичная, фифа…»

      Гриня расслабленно внимал.

      «…поспешать придется… девица романтическая… не в лоб, пусть с загогулиной… чародей новый…»

      Про Семена Аристарховича Волков и без голосов знал. Удачно Крестовский подле его тела нынче оказался, силы чародейские направил, Гриню, можно сказать, спас. Только благодарности к нему Григорий Ильич не испытывал. Ревности, впрочем, тоже. Его состояние полное бесчувствие предполагало. Та тень любопытства, что оставалась у него к Геле, уже была удивительна. Семушка… Так вот ты каков, загадочный жених. Хорош. Только ничего у тебя с дамою сердца не сладится, ты знаешь почему, и Гриня знает. Жаль, что потом забудет.

      «…не опасно, – пузырились голоса, – сентиментальная барышня… слопает и не поперхнется…»

      Какая скука!