Уездный детектив. Незваный, но желанный. Татьяна Коростышевская

в картинку. – Сердца и кубки, и король. Это ты, это он, это валет с мечами, только…

      – Минуточку, – перебила я, – мечи это пики, а валет ваш в крестах.

      – Может, помер?

      – А может, вы толкуете наобум?

      Посопев в молчании и наградив меня недобрым взглядом, хозяйка вздохнула:

      – Молодежь нынче пошла… А покойников все равно трое. Вот, вот и вот. Баба и два мужика, помоложе и постарше. Старший золоченый, видать, купец. Баба служивая при казенной отметине, а последний…

      Я налила еще чашку чаю, отпила, поморщилась, и вовсе не от горячего.

      – На нем какая отметина?

      – Поганая. – Захария смешала карты и собрала их. – И ни словечка больше тебе, привереде, не скажу.

      Отставив пустую чашку, я поднялась из-за стола.

      – Простите великодушно, не стоило мне в таком тоне с вами беседовать.

      – Да ладно, – отмахнулась хозяйка, – дело понятное, сердце твое не на месте, оттого и раздражаешься по пустякам.

      – Не на месте.

      – Полночи в подушку проревела.

      Смутившись, я сделала вид, что рассматриваю слякотный пейзаж за окном.

      – И вот что скажу: зря. И кручинишься зря, и думу черную думаешь. Прилетел к тебе сокол твой за сотни верст, это ли не радость?

      «Вот нисколечко не радость. Странный прилетел, чужой, строгий. И говорить о том, что меня волнует, не стал. И как работать мне теперь прикажете? Нет, все, довольно. Немедленно все точки над «и» расставлю, еще до начала присутственного времени. Перехвачу Крестовского в отеле для беседы личного характера, порву с ним пристойно и, обновленной и строгой, начну с чистого листа. Решено!»

      Губешкина за моею спиною продолжала:

      – А ты бы, Гелюшка, придумала лучше, как суженому своему чужое обручальное колечко на пальце объяснить.

      Быстро повернувшись, я поднесла руку к лицу.

      – Колечко? Да это ведь просто фикция. Григорий Ильич его с меня по первой же просьбе снимет, только ото сна пробудится чародейского.

      – Так прямо своему и скажи, достоверно получится.

      – Это правда!

      – И глазами точно так же сверкнуть не забудь, очень красиво получится, оскорбленная подозрениями добродетель. А про шуры-муры свои с «фикцией» кареглазой промолчи.

      – Захария Митрофановна!

      – Целовались, – загнула хозяйка палец, – люди видели, обнимались, страстными взглядами обменивались, Григорий Ильич тебя невестою в общество ввел.

      – Для пользы дела. Это «легенда» у нас сыскарей называется.

      – Как ни назови, хоть фикцией, хоть легендой, слухи уже пошли, не остановишь. Превосходительству столичному непременно донесли, не сомневайся, вот он и бесится от ревности, обижает тебя почем зря.

      – Глупости! Семен Аристархович и ревность… это… Да они друг друга при встрече не узнают. А злится шеф за дело, потому что я задание не с блеском выполнила, а… без оного.

      Гадалка сокрушенно вздохнула.

      – Разберись уже, отдели зерна от плевел. Про задания твои сыскарские ничего не скажу, не понимаю, а в