Шансы есть…. Ричард Руссо

откуда все это было видно, Линкольн первым же делом подумал: “Не-а. Только идиот станет все это продавать”. Опустив два пакета с провизией на покоробленный стол для пикников, он уселся на верхней ступеньке и долго любовался видом, а потом позвонил Аните.

      – Мы не можем это продать, – сказал он ей, когда она приняла вызов.

      – Ладно, – ответила она.

      – В каком это смысле – “ладно”? Придется. – В конце концов, вопрос же не только в том, чтоб им самим вновь встать на ноги после кризиса. Их детям помощь тоже понадобится. Они с Анитой рады были помочь, но, пока помогали, их собственные финансы зашатались. Возможно, все у них будет и ничего, если наперекосяк не пойдет что-то еще, но оно ведь может. – Мы же согласились.

      – А теперь я снова соглашаюсь.

      Тут он сделался брюзглив.

      – Ты где? – Спросил, потому что на другом конце слышался какой-то гам.

      – В суде. Проветриваюсь. Может, придется быстро отключиться.

      – Считаешь, следует рискнуть и не продавать? Просто понадеяться, что худшего не произойдет?

      – А мы разве не тем же самым занимались, когда случилось худшее?

      – Верно, – согласился он.

      – Как там погода?

      – Солнце. Семьдесят два градуса[27]. Тут вся неделя такая должна быть. Приехала б ты сюда ко мне на пару деньков.

      – Было б неплохо.

      – Мы разве оба не должны были выйти на пенсию… сколько, два года назад?

      – В такие дни, как сегодня, я хоть сейчас.

      – Мартин говорит, что нам так и надо поступить. Выйти на пенсию и поселиться тут, в этом самом доме. Если дети захотят нас видеть, пусть прыгают в самолет. Нам уже пора снова начать думать о себе, говорит Мартин.

      – Кто такой Мартин?

      – Наш риелтор. Мудрый человек.

      – И я не ошибусь, если предположу, что ничего подобного этот Мартин на самом деле не говорил?

      – Не совсем. Это что – выстрел?

      – Кто-то стойку опрокинул. Надо бежать, Линкольн.

      Звук его имени на устах жены, как обычно, следовало смаковать. Как большинство давно женатых пар, друг дружку они называли в основном ласкательными обозначениями. Казалось, что его настоящее имя Анита приберегала для кратких, но интимных мгновений. Его дозированное употребление, казалось, дает понять, что – хотя бы с ее точки зрения – он по-прежнему тот же человек, каким был, когда она произнесла: “Я, Анита, беру тебя, Линкольн”. Ну и пусть седина, кислотная отрыжка и онемевшая поясница.

      – Ладно, потом поговорим.

      – Нам не нужно продавать, но, вероятно, следует.

      – Ясное дело.

      И все же, отключаясь, он не мог не подумать о своей матери – как любила она девочкой проводить здесь лето. “Там выпивали, и смеялись, и веселились… Все лето напролет ходили босиком… Все полы были в песке, но никто не обращал внимания… Ни разу за все лето не заглядывали в церковь”.

      Продать – это предать? Ей точно не хотелось бы, чтоб он терял свою компанию или подвергал близких – это обширное и все еще растущее племя – риску. Но что, если наследством она намеревалась испытать его? Несомненно же наблюдала – как и

27

По Фаренгейту. Около 22 °C.