Поздно. Темно. Далеко. Гарри Гордон

Костик, не опаздывай.

      На улице было прохладно и тихо. Над фонарем в листве софоры мутно белели соцветия. «Надо же, софора зацветает, – удивился Плющ, – неужели снова осень?…»

      – Мая, давай лучше споем, – предложила Роза, – Карлика любимую.

      Она начала, «Ой, за гаем зэлэнэнькым, ой за гаем, зэлэнэ-энькы-ы-м…»

      «Брала вдова лен дрибнэнький», – подхватили полковник и Мая.

      Потом пели песни молодости, вспоминали шумную свою компанию, десятый класс вечерней школы, и как Карлик просился с ними на пляж, и приходилось его брать, хоть он и ломал пух – сидел в воде, пока не посинеет, или кривлялся, передразнивая взрослых.

      «Сорвала я цветок полевой,

      Приколола на кофточку белую…»

      Потом Эдик потребовал тишины и, торопясь, чтоб не остановили, запел:

      «Огни притона заманчиво мелькают,

      Баян играет и песни там поють,

      Там за столом мужчины совесть пропивают,

      Девицы пивом заливают себе грудь…»

      Душераздирающая песня о непутевом сыне и старушке-матери со слезой в седых ресницах почему-то оживила всех, даже развеселила. Наперебой стали вспоминать, кто куплет, а кто строку, забытые блатные песни. Когда Эдик спел: «Цыганочка Аза, Аза, сука, падла, блядь, зараза», Роза наклонилась к Игорю.

      – Игорек, вытащи его как-нибудь и отведи домой, не то будет поздно.

      – Эдик, – шепнул Игорь, – давай сходим на массив, здесь, сам видишь, тускло…

      – А отпустят? – усомнился Эдик.

      – А я с понтом пойду тебя провожать, ну и что-нибудь придумаем.

      – Что-то Ленка не пришла, – громко сказал хитрый Эдик, – я пойду проверю. Кто-нибудь уходит?

      – Пойдем и мы, Асенька, – сказал полковник, – заодно и Эдика проводим.

      – Не надо меня провожать, что я, пяный? – запутался Эдик.

      – Посидите еще, – сказала Роза, – Игорь проводит.

      Эдик шел тяжело, ныряя при каждом шаге, как если бы плыл брассом или выполнял надоевшую и никому не нужную работу. Игорь, хоть и был одного с Эдиком роста, нависал над ним, или, забегая на полшага вперед, заглядывал снизу ему в лицо. Эдик был не очень пьян, и Игорь подумал: «Может, вправду взять что-нибудь, положить на запах, раз уж такая шара, и прочесть Эдику последний стишок». Он купил белое шипучее за рубль двенадцать.

      – Только в темпе вальса, – попросил он Эдика, а то батьки разгневаются. Я тебя до дверей доведу, заходить не буду.

      В темноте детской площадки они нащупали лодку-качалку.

      – Давай ты первый, – сказал Эдик и посмотрел на звезды.

      Владимир Сергеевич полагал, что прекрасно только то, что рационально. Он затеял ремонт своей квартиры с таким расчетом, чтобы нужная вещь всегда была под рукой. На третий год ремонта жизнь стала кошмаром. Тщательно продуманные и выполненные по чертежам полочки и шкафчики никак не оказывались под рукой, но загромождали то коридор, то кухню, то одну комнату, то все три сразу.

      – Как ты не понимаешь, – убеждал он Розу, – когда все станет на место, ты не будешь делать ни одного лишнего движения.

      – Я их уже столько сделала с твоим ремонтом,