Зона сна. Дмитрий Калюжный

очевидными язычниками! По вечерам пели про Леля, хороводы устраивали в честь бога Хора. Летом на верёвках крутились вокруг дерева и в воду сигали; зимой, в самый декабрьский мороз, отмечали Карачуна, который «режет» светлый день.

      А, попрыгав через костёр, некоторые деревенские мужи брались цитировать Священное писание. Они, кроме Кормчего, все были неграмотными, читали по памяти выученное. Но читали с чувством, а из Житий каких-нибудь святых мучеников и со слезой – куда там артист Качалов!

      Однажды, когда, собравшись вместе, переложили покосившуюся стену в избе Бакаки, и уже сели пить медовуху, Стас, разомлев, затеял рассказывать им о водолазах. Дескать, придёт время, придумают такой железный зипун и ведро с окном на голову, и можно будет по дну реки ходить, на рыб любоваться. Подбил его на россказни Курака, давешний рыбак, которому он однажды заехал по лицу кулачищем. Очень уж ему нравились-то Стасовы сказки. Стас, по старой памяти, и завёлся о водных всяких процедурах. Ещё в избе были Добрыня, Вешняк и Путята; потом, как водится, Кормчий пришёл.

      И что-то в рассказе о водолазах насторожило их. Сидели, как пришибленные, а потом Вешняк вдруг заорал:

      – Ау, ау, шихарда кавда!

      И «хрестьяне» вскочили, встали в круг, и, положив одну руку на плечо соседа, а второй подбоченясь, двинули хороводом, притопывая, и завывая заклинание против русалок. А потом страшным шёпотом рассказывали ему, какие зловредные русалки живут в Согоже за Плиевой излучиной, и хохотали, вспоминая, как у прошлом годе чуть не утоп дурачок Обнитка.

      Стас теперь уже удивлялся, как мог он принять их за ужасных дикарей? Молодые мужчины, пусть необразованные, но сообразительные, работящие, смешливые, – и наивные, как дети. А что до бороды, то и он теперь ходил с бородёнкой и волосами, обрезанными ножом «под горшок». Ножницы имелись не в каждом доме!..

      Посиделки закончились тем, что, допив медовуху, пошли играть в бабки.

      В первый свой визит в монастырь – когда Кормчий сговорился с отцом-настоятелем о его женитьбе – Стас оглядывался, искал хоть какие приметы того монастыря, который он знал там, в настоящем мире – но не нашёл ничего похожего. Правда, сложенные между избами груды камней говорили о том, что собираются здесь что-то строить, но пока ни собора, ни колоколенки, ни даже стен здесь не было, а был только невысокий вал, несколько избушек и деревянная церквушка.

      В церкви этой Стас в первый год иногда, забывшись, крестился тремя перстами. Заметил это отец-настоятель Афиноген. И однажды, крепко взяв Стаса за локоть, вывел вон из храма, и учинил натуральные политзанятия.

      – Богу помолился?

      – Угу.

      – А что ж ты, дьяволово отродье, с троеперстием-то играешь?

      – А что?

      – Кукес-бес в трёх перстах сидит, вот что! А в нём, считай, вся преисподняя. Ты когда троеперстное знаменье кладёшь, беса Кукеса тешишь. Ты ведь на Москве бывал?

      – Ну… бывал.

      – Знаешь там – слобода Кукуй такая есть?

      – А как же, – удивился Стас. Незадолго до его отъезда