Мой Ванька. Том первый. Алексей Лухминский

с тобой сходить? – осторожно спрашиваю я.

      – Знаешь… – чувствую, как он почему-то смущается. – Я даже хотел тебя об этом просить. Пойдём?

      – Конечно! – с облегчением говорю я, потому что мне хочется быть с ним там, у могилы.

      Вот и могила. Свежий холм с крестом рядом с двумя старыми могилами.

      – Это мама и папа… – поясняет Ванька, увидев мой брошенный в ту сторону взгляд.

      Положили цветы… Сегодня сороковой день. Ванька стоит рядом и, похоже, давится от слёз. Я боюсь смотреть на него. Поэтому обнимаю его за плечо. Плечи его вздрагивают…

      – Ладно… Пошли, – выдавливает он, и мы снова пробираемся между могил, но теперь к выходу.

      Ванька идёт впереди, и я смотрю на него. Обращаю очередной раз внимание на то, как он одет. Чахлая курточка, драные джинсы и такие же драные кроссовки… На себя, значит, ничего не заработал… На меня опять накатывает волна жалости. Ведь, кроме меня, у него теперь действительно никого нет. Значит, я как старший за него в ответе! В машине он сначала молча смотрит вперёд, а потом поворачивается ко мне.

      – Саш… Поехали на ту квартиру. Я там так давно не был…

      – Конечно! – даже с радостью соглашаюсь я.

      Тягостное запустение… Видны следы торопливых сборов…

      – Эта комната… была моей, – грустно выговаривает Ванька, приоткрывая дверь.

      – Так она и сейчас твоя? – недоумеваю я.

      – Ты не понимаешь…

      И я понимаю, что я действительно не понимаю.

      Ванька опускается в кресло и закрывает глаза.

      Ясно, что ему надо побыть одному.

      – Вань… Давай я схожу в магазин. Помянуть надо.

      – Угу, – мычит он, не открывая глаз. – Можно я здесь побуду?

      – Конечно! Я один схожу. Дай ключи.

      Возвращаюсь с мешком продуктов и выпивки. Музыка в квартире меня оглушает. Прохожу на кухню, ставлю мешок и заглядываю в комнату к Ваньке. Он продолжает сидеть с закрытыми глазами, слегка подаваясь навстречу звукам из колонок. Только какая-то скорбная гримаса застыла на губах…

      Понятно, что мешать не надо. Потерплю… Иду на кухню снова. Начинаю разбирать мешок.

      Музыка такая, какой я никогда в своей жизни не слышал. Против моей воли она начинает вползать в сознание, вытесняя оттуда всё другое, к ней не относящееся. Я уже слушаю её! Этот безудержный трагизм, выражаемый и голосами певцов, и хором, и оркестром плющит мне мозги! Но мне… Но мне от этого не оторваться! Я хочу, чтобы это продолжалось! Как под огромной тяжестью, опускаюсь на кухонный табурет. Ловлю себя на том, что моё тело даже резонирует в такт этим отчаянным звукам… будто я сам часть этого оркестра или хора. Это и невыносимо и, как раньше говорили, упоительно.

      Мои мысли сами выстраиваются в какие-то жёсткие оценки – меня самого, моей жизни… Нинка, Валька, Наташка и разные другие… Меня сжигает страшный стыд за самого себя! Боже, какое же я говно в этой жизни! Бедный Ванька, зачем же он со мной связался! Но я теперь уже тоже не могу без него! Нащупываю в кармане пачку сигарет, трясу пепел в какое-то блюдце… А музыка выносит мне мой бедный мозг. Вот и слёзы потекли… Правда, от этого как-то легче стало.