Девушка из песни. Эмма Скотт

Вайолет. В больнице могли бы направить ее ко мне…

      Но они этого не сделали, такова жизнь.

      Я выпил половину бутылки сока и сунул ее в рюкзак, который затем вместе с гитарой перекинул через плечо.

      – Куда это ты собрался? – крикнула мама, когда я направился к двери.

      – На улицу.

      – Уже поздно, а тебе завтра в школу.

      – Он доставляет тебе неприятности? – тихим, угрожающим голосом спросил у мамы Чет.

      – Нет, он…

      – Эй, парень.

      Я замер, схватившись за дверную ручку. Шея будто одеревенела, и я повернул голову, поймав темный, опасный взгляд Чета.

      – Ты треплешь маме нервы, сынок?

      От угрозы, прозвучавшей в небрежно брошенной фразе, по спине пробежал холодок. Я вскинул подбородок и умудрился даже глазом не моргнуть, когда произнес:

      – Я тебе не сынок.

      Повисла недолгая тишина, в которой я слышал лишь гулкое биение собственного сердца.

      Мама ладонью разогнала дым, словно могла этим рассеять напряжение между нами.

      – Брось, он хороший. Отличный ребенок.

      Чет посмотрел мне прямо в глаза и произнес исключительно для меня:

      – Уж лучше ему таким и оставаться.

      – Черт побери, – бормотал я, засунув руки в карманы, пока спускался к пляжу по тихим, темным улицам. За последние четыре года к маме наведывались разные неудачники, кто-то в большей степени был бездельником, кто-то в меньшей. Но Чет мне казался просто Королем среди них, вечно просиживающим наш диван.

      День был дерьмовый, и мне отчаянно хотелось лечь спать. Но раз чертов Чет Хайленд ночевал у нас, я решил прогуляться.

      Даже после нашего переезда из машины в квартиру я не оставил привычку бродить по ночам. Просто чтобы побыть одному. Сбежать. Иногда мне хотелось просто куда-нибудь идти и не останавливаться. Но без лекарств я умру, и пока меня найдут, чайки успеют обглодать кости.

      – Веселенькие мысли, – пробормотал я, а ветер унес мои слова прочь.

      В ту ночь я бродил по удаленному каменистому пляжу, окруженному высокими утесами. Приходилось посильнее кутаться в куртку. Формально сейчас лето, но северное калифорнийское побережье об этом забывало.

      Черные волны, увенчанные белой пеной, вгрызались в каменистый пляж, а затем отступали, снова и снова. Разноцветные огни набережной на западе отсюда казались слишком яркими и вульгарными. Даже за милю слышался грохот американских горок и радостные вопли отдыхающих, когда вагончики неслись вниз. Чуть дальше медленно и бесшумно поворачивалось колесо обозрения.

      Я повернулся спиной к разноцветным огням и поплелся дальше, к каменистым пористым скалам, которые в скудном лунном свете казались черными и острыми. Из-за прилива я был вынужден держаться поближе к валунам, и вскоре уже больше карабкался по камням, нежели прогуливался. Справа высились скалы, а слева ко мне тянул лапы разъяренный океан, брызгая ледяной водой. Я еще никогда не заходил так далеко. Но когда споткнулся и в попытках удержать равновесие оцарапал ладонь о шершавый, изъеденный солью камень,