Взгляд со второго этажа. Евгений Щуров

ужинать. А будем ли? Если смотреть правде в глаза, он, может, целыми днями будет мотаться по городу, показывать своей креолке наши достопримечательности. Вот-вот! Чую, так оно и будет, да!

      Сильнейшее чувство обиды охватило меня. Не только обида, но и жалость к себе самой стали вдруг главными чувствами на данный момент. Голова понимала, что происходят естественные процессы взросления мальчика, переориентировка его интересов, но сердце разрывалось от жалости к себе, да, к себе! Я его выносила, родила в муках, ласкала, кормила, поила, любила, купала… Много счастливых лет мы были вместе! Голова понимала и раньше, что он женится, обретет свою семью, свою любимую женщину, оторвется от меня. Но сердце опять рвалось от жалости к себе: у меня отнимет счастье служить сыночку, любить его и заботиться о нем некая молодая особа, с которой он будет нежен и предупредителен, которую будет ласкать, обнимать и целовать. Как все несправедливо!

      Я решила, что лучшего времени для печали у гроба мертвого мужа не найти, поправила траурный наряд, глядя в зеркало, и пошла вниз, стукнув по дороге в дверь Ваниной комнаты.

      – Я вниз! – крикнула ему, не открывая дверь.

      – Сейчас тоже спустимся! – ответил из-за двери сын.

      Вот с таким печальным настроением я медленно спустилась вниз и подошла к гробу. Стоявшие здесь люди расступились, пропуская меня, со всех сторон были слышны слова соболезнования, негромко, как фон музыки в кинофильме во время какой-нибудь минорной сцены.

      Спустились Иван со своей креолкой. Абсолютно все присутствовавшие посмотрели на них. Несколько мужчин подошли к сыну, пожали руку, что-то произнесли тихо. Сын серьезно кивал в ответ, благодарил за сочувствие. Дети подошли ко мне, встали рядом. Мы вместе глядели на мертвое лицо Семена, мужа и отца. Ванечка чуть склонился ко мне и шепотом произнес:

      – Я не верю во все происходящее. Как во сне. И отца не узнаю. Неприятно все это. Не страшно, но неприятно как-то.

      Я молчала. С сыном все в порядке, мои страхи, что он запаникует, ушли полностью. Захотелось опять покинуть всех и уйти в свою комнату на втором этаже, где я провела столько лет жизни в долгих раздумьях; о беспричинных страхах, вырастающих из ничего за пределами комнаты. Моя комната – моя крепость! Жизнь моя, казалось, останавливалась в пределах моих апартаментов, тут я была сама собой. То ускоряла, то замедляла течение мыслей, а вместе с мыслями и течение реальной жизни. Тут мы играли с Ванечкой, сюда вечерами приходил Семен, когда-то оставался на ночь, здесь мы подолгу болтали с Вероникой, делились своими тайнами. Впрочем, больше всегда говорила Вероника: жизнь ее была бурной и насыщенной событиями. Моим кредо была семья. Почему была? У меня есть Ванечка, папа. Все! Хватит! Я тихонько повернулась к Ванечке и сказала:

      – Сынок, проводи меня к себе.

      – Да, мама, – ответил Иван, взял осторожно меня под локоть и мы пошли наверх. Следом за нами пошла и Виктория.

      – Я пойду, полежу немного. Если усну – разбуди через час, хорошо? – попросила я.

      – Конечно, ма, разбужу. Иван и Виктория ушли к себе.

      Я прошла до