Вкус долины смерти. Мария Грантовна Сокасян

и выслеживают меня, чтобы опорочить доброе имя. Я уверена, что так нельзя поступать. Мне не везёт с рождения.

      Глава 8. Доверься мне, я хирург

      Я поняла эту истину жизни слишком поздно, когда, меня прибитую к дереву, отдирали с гвоздями, когда я не могла рыдать, и слезы текли бурыми потоками, а я немощно хваталась за все живое руками. Я поняла то, что в этом мире существует только семья. И ничего нет важнее семьи. Меня словно молнией осенило, пробило каждую клеточку моего тела; и ничего не могло быть иначе важного, чем семья, чем те люди, которые будут с тобой до последнего, до точки, до самого страшного суда ты будешь смотреть на них и находить себя.

      Я плакала и скребла сырую землю, поражаясь этой страшной и одновременно пронзающей истине. Эдриан тоже плакал, не догадываясь, что я плачу не от боли, а от удара истины.

      Яркий свет, как при рождении, освещает моё лицо, я жмурюсь, испытывая неимоверные страдания. Глаза в безумии не могут отвертеться от света, это необратимость, внутренний коллапс, я не могу пошевелить конечностями, меня сдавливает этим чувством. Где я? Я привязана? Что со мной сделали эти мерзавцы? Я не могу произнести ни слова, но это не сонный паралич, а кошмар наяву. И вдруг я пробуждаюсь. От сильного толчка, я падаю навзничь и что-то сотрясается и рвётся, и гремит, и зудит. И да: я чувствую боль. Мой крик, вырванный из самой глубины души, сотряс эти стены. Я услышала топот и ропот. Вдруг кто-то потащил меня опять наверх. Однако я ничего не могу различить белый свет и размытые мрачные тени.

      – Деточка, деточка… – я понимаю, я различаю голос Эдриана.

      Он о чём-то спрашивает Докери. Я понимаю, что Уильям и есть это белое пятно. Тот машет руками и что-то громко говорит.

      – Я жива… – медленно шепчу я, чувствуя, что Эйди не понимает.

      Потом провал. Опять полнейшая темнота. Я проплываю по пустыне разума, вспоминая все свои грехи, всю боль, которая так сильно сдавливала мои внутренности вдруг она потекла. Я парила над небом и видела множества лиц, знала их, их угнетала скорбь и коробило отчаяние. Одно из них так сильно напомнило мне одну женщину, что я решила остановиться. И имя её было «мама». Она отказывалась смотреть на меня, потому что вместо рук у меня выросли щупальца. Я махала ими как ластами и пыталась задеть за живое, но всё провалилось внутрь. У меня было второе пробуждение.

      Докери стоял надо мной и медленно, но настойчиво повторял моё имя. Я ответила на его призыв пробудиться. Но опять не могла пошевелить ни руками, ни ногами.

      – Не волнуйся: ты привязана, чтобы опять не свалиться, – его голос, как молот, обрушивался лавиной на мою голову.

      – Как я?

      – Вполне жива, Вивьен. Колото-резаные ранения в области… – я не понимала о чём он говорит, я просто отключилась. И смотрела в одну точку, а голос всё гудел и гудел…

      – Хватит…я хочу крови.

      – Я тебе давал кровь, – произнёс он твердым тоном.

      – Ещё…не могу…

      – Вивьен, надо терпеть. Если я тебе дам большую дозу крови, то, боюсь, что мои швы и вся