Везучая. Лилия Макеева

в букли. Высокий лоб, претендовавший на семь пядей, выглядел на экране достаточно алебастрово. Талия легко забиралась в корсет. Веером словно с пеленок вертела тонкая, как будто аристократическая кисть. Мне нравилось семенить, изящно приподнимая подол платья. Костюмеры благодарили порой за это, ведь портнихи «Мосфильма» – мастерицы и рукодельницы, незаметные художники, как правило, влюбленные в свое дело, корпели над шлейфами и кружевами часами, а то и сутками.

      Среди тех, кто не выходил курить, дежуря на страже судьбы, выделялся большеглазый, кудрявый, веселый блондин. Он перезнакомился со всеми, не забыв и про меня. Тем более, посадили нас за один столик, ближний к эстраде с «Вертинским».

      – Ты давно закончила институт?

      – Год назад.

      – В театре работаешь?

      – Нет, только снимаюсь. А ты?

      – А я уже семь лет в профессии. Три театра сменил.

      – Ого! А что так?

      – Да… Один раз пришел на спектакль пьяный и повалил декорацию. И не на себя, что характерно, а на партнеров.

      – Ничего себе! Ранило их?

      – Нет, но ушибы, царапины – веселенького мало. Меня сразу уволили. Второй раз – по семейным обстоятельствам, переехал в Подмосковье. Жена в декрет ушла, а моей зарплаты не хватало, мы же в Москве жилье снимали.

      – Так ты уже отец?

      – А что тут удивительного? – усмехнулся блондин. – Я уже два раза отец. Делов-то! Не я ведь рожаю!

      – Ну, да. А третий театр какой?

      – А это даже не театр. Коллектив такой. Чтецкие программы делаю и «катаю» по обширным просторам родины. Но мне в театре хочется играть.

      – Всем в театре хочется играть, – вздохнула я.

      Как только включалась камера и звучала команда Бондарчука «Мотор!», Юра Шпагин – так звали «веселого» – хлопотал лицом по-черному. Хлопотать лицом и сучить ногами – любимые выражения нашего педагога, сильной, гордой и красивой Софьи Станиславовны Пилявской, народной артистки Советского Союза. Это означало активно изображать мимикой какое-либо душевное волнение, гримасничать, вращать глазными яблоками так, что они едва не выпадали прямо под ноги, которые сучили, то есть, постоянно перемещались и дергались, указывая опять-таки на мощные чувства, испытываемые персонажем. Вкупе это выглядело неестественно, и на актерском сленге означало элементарный «зажим». Зажатый актер похож на марионетку, и Станиславский, окажись он рядом, ни за что ему не поверил бы.

      Короче, хлопотать лицом и сучить ногами – это расписаться в том, что ты слабый артист. Плохо работал над образом, стало быть. А вот если работал на совесть и буквально сжился со своим героем, то тебе передались его пластика и жесты, ты раскован и убедителен, поскольку знаешь, почему именно так ведет себя изображаемый тобой человек.

      Юра дергался, наверное, потому, что Бондарчук нам никаких указаний не давал. А что такое артист без режиссера? Ананас в собственном соку.

      – Артисты массовки,