Ольф. Книга четвертая. Петр Ингвин

не сказать правды, разве не так?

      – Ты слишком глубоко копаешь.

      – Закопанное неглубоко быстро протухает.

      – Почему ты заговорила про ложь во спасение?

      – В твоем рассказе описан его вариант. Измена во спасение. Ты допускаешь в своей жизни такой вариант?

      Перед глазами – джакузи с обращенным ко мне тылом Любы-номер-два. Смятая кровать в ее гостевой на второй этаже. Кожаный диван в ее кабинете. Диван у нее дома после дня стажерства.

      – Нет, – со всей возможной искренностью ответил я.

      Давно сказано: «Самые честные глаза – у мошенников и соблазнителей». Я не считал себя ни тем, ни другим. Но если вдуматься… Кто же я тогда? Жертва соблазнения? А второй визит к Любе-номер-два – проявление Стокгольмского синдрома?

      Моя ложь во спасение зашла слишком далеко и превратилась в измену во спасение, Маша права. Но как она догадалась?

      А догадалась ли? А если она намекает, что у нас с ней тоже возможно что-то «во спасение»?!

      – Если по невероятному стечению обстоятельств я когда-нибудь изменю Любе, – сказал я, – это будет измена во спасение наших отношений.

      Маша о чем-то задумалась, затем проговорила:

      – Я читала, как в средние века случилась одна история. Замужняя дама с незапятнанной репутацией узнала, что некий подросток, у которого вскоре должен был сломаться голос, добровольно идет на кастрацию ради сохранения тонкого голоса и карьеры певца. Она успела перехватить его до того, как произошло непоправимое, отвела в спальню и показала пареньку, что он в этом случае потеряет. Утром подросток отказался от кастрации. О причине узнали в обществе, был скандал. Об этой женщине говорили многое и разное, но в конце концов ее простили.

      Маша посмотрела на часы, вздохнула, отдала мне телефон и вышла из кухни. В последний момент она обернулась.

      – Ты точно на меня не сердишься?

      – За что?

      Маша улыбнулась и послала мне воздушный поцелуй:

      – Идеальный ответ.

      Глава 2

      Утром в глаза бросились яркие открытки в прихожей. Ночью Маша вернулась с работы и, раздеваясь, забыла их на полочке. Оглянувшись на вторую спальню, я быстро осмотрел открытки. Их было две, обе пришли по обычной почте – наверное, Маша вытащила их из почтового ящика. На обеих в разных вариантах изображались цветы и красное сердечко, получателем числилась Маша, а подписи состояли из букв. Одно сердечко прислал «З», второе – более известный мне «Ю». Видимо, позаботился заранее. Что ж, в равнодушии к Маше его не упрекнешь. Старается.

      Правильно, на днях ему официально возвращаться, нужно напомнить о себе приятным образом. А по поводу «З»… Не сдается парнишка. Я мысленно пожелал ему удачи. Зря Маша говорила, что у Захара нет стержня. Я себя даже поставить на его место не мог: Захар мыслил и поступал одновременно предсказуемо и нелогично. И этим он восхищал.

      Маша вышла из спальни через час, сонная, непричесанная, в обычной домашней одежде. Я обедал на кухне. Из окна слепило зимнее солнце, батареи под окном полыхали жаром, по помещению плыл запах растворимого кофе. Маша улыбнулась:

      – С