Ольф. Книга четвертая. Петр Ингвин

И кого спрашивает? Меня спрашивает, чмурик малахольный. Дыши носом, поцадрило чиканутый, клиент сотой бригады. Думает, что сделает полный рот фалов, подарит Розочке розочки, и родненькая Роза растает, как китайские носки под утюгом, и забудет, как на ее жизни сплясали коровяк. Да чтоб ты был так здоров, как делаешь мне счастье. Нет, только представьте, а лучше не представляйте: решила у машины сделать чисто и таки нахожу под сиденьем грязную резинку, и не подумайте, что от трусов. Лучше бы трусы нашла, остался бы шанс для поговорить за превратности бытия. Но этот Хосэ Аркадио тихо-мирно отаврелианил там какую-то Ремедию, но вознестись вслед позабыл, шлемазл задрипанный, и теперь – посмотрите на него – съежился до размеров цуцика на морозе, и это чмо лохматое имеет наглость спрашивать, что случилось.

      Сын покраснел. Все же наполовину он был Сидоров, и причуды половины с фамилией Раппопорт нервировали его не меньше, чем Сидорова-старшего. Стоя плечом к плечу с отцом, он встрял в разговор:

      – Мама, уймись. Может быть, папа не виноват.

      К родительнице сын обращался уважительно, но на ты. В этом он тоже был больше Сидоровым, чем Раппопортом.

      – Ой, я тебя умоляю, – принеслось из окна. – Пусть он такие дешевые мансы бабушке рассказывает.

      – Не лезь, сынок, – тихо сказал Сидоров-старший, – мама у нас Паганини скандалов, ей не интересно, что говорят другие, ей интересно самой говорить.

      У Паганини оказался отличный слух.

      – Ты посмотри на него, открыл свой фирменный рот на ширину плеч. Так ты скажи, если найдешь, что сказать за этот случай, и будешь иметь, что послушать.

      Сидоров-старший не отказался:

      – Не думала, что твоя находка от старых хозяев осталась?

      Зрители воодушевились и зашумели: хорошая версия, машина куплена как бывшая в употреблении, и мало ли в каком качестве ее употребляли раньше.

      Поднявшийся рейтинг мужа заставил Розу Марковну грозно переставить руки на бока.

      – Слушай сюда, выпускник школы номер семьдесят пять. Последний раз я там смотрела, когда ихние кинды трусили ковры, – последовал кивок на соседскую жилую часть, – это было в понедельник, и кроме киндов, ковров и понедельника в тот день таки ничего не было. Хватит морочить мою полуспину, одень глаза на морду и думай теперь за свое светлое будущее.

      Налившуюся злостью речь перебил голос Сидорова-младшего:

      – Мама, перестань ругаться на папу, он вполне может быть ни при чем. Тогда ты будешь выглядеть глупо.

      – Ой, я тебя прошу, – отмахнулась Роза Марковна, – не делай мне смешно.

      Зрители ждали развития интриги. Серьезность обвинений давно разрушила бы любую другую семью, однако здесь главный посыл речи – «что мне за это будет?» – четко угадывался всеми. Роза Марковна привычно «делала гешефт». Каждый концерт в итоге давал ей что-то в материальном или бытовом плане. Сын исправлялся отметками и уборкой квартиры, муж – покупками вещей и походами в ресторан.

      Сегодняшние