Институтка. Любовь благородной девицы. Ольга Вяземская

мне-то будет скучно одной вас ждать…

      Ивану Акимовичу от таких слов жены становилось страшно. Как же это было не похоже на его пациентов! Те, со страшными ранами, полученными на бесконечной русско-турецкой войне, без ног или рук, страстно желали жить! Мечтали вернуться домой, обнять повзрослевших детей, поцеловать любимую, которая дождалась. Считали дни до выписки и беспокоились только о том, как же «из далеких краев у синего моря» в свою деревню попасть.

      А Ирина… Это все болезнь, пытался утешить себя профессор. Как только она отступит, его милая и нежная Иринушка вернется, вернется заботливой матерью и нежной женой, строгой и гостеприимной хозяйкой.

      Профессор пытался уговорить себя, что все это вот-вот случится. Пытался, но ловил себя на том, что и сам уже не верит, – очень отчетливыми, «хрестоматийнейшими, батюшка» были все признаки скорой кончины. Да и к тому же Ирина категорически отказалась пить новую микстуру, которую профессору передали из Швейцарии.

      – Да Господь с тобой, Иван! Какая микстура… Ты хочешь, чтобы я еще полгода или год промучилась? Хочешь, чтобы кашель не давал мне спать еще триста ночей? Это бесчеловечно!

      – Ирина, ну что ты такое говоришь?! Эта микстура поистине чудодейственная. Говорят, что из-за океана в Лозанну за ней люди едут. Приезжают и через месяц на ноги становятся…

      – Глупости все это. Месяц… С моей болезнью уже никакой доктор не справится. Не траться на меня, Иван, ни к чему все это.

      И профессору ничего не оставалось, как только выйти из комнаты, горестно покачав головой. Быть может, следовало сломить ее упрямство, убедить, что еще не все потеряно. Но он, к сожалению, был слишком хорошим врачом, чтобы не видеть всех признаков приближающейся кончины. Да, времени оставалось совсем мало. Дай бог, если жена до Рождества протянет.

      Увы… Ирина не прожила так долго. Сменилась погода, солнышко, бывало, и на минуту в день не показывалось – и, лишенная его жизненной силы, женщина стала стремительно угасать. И через неделю умерла – без криков, слез, тихо отошла во сне. Профессор вошел в ее спальню утром – и сразу все понял: слишком счастливым, тем, прежним, любимым, было лицо его ушедшей жены.

      – Прощай, душа моя… – вот и все, что смог сказать Иван Акимович.

      Совершенно не по-христиански, но он ощутил, что с души просто камень свалился. Уж слишком долго болела Ирина, слишком через многое прошел он вместе с ней. Быть может, своими разговорами и подготовила его жена к этому облегчению, быть может, все-таки смогла убедить, что такой исход для нее куда лучше, чем долгая и наверняка безуспешная борьба с неизлечимой болезнью.

      К удивлению Ивана Акимовича, дети восприняли смерть матери далеко не так болезненно, как ожидалось. Да, Митя плакал, да, Варя глотала слезы. Но на следующий день после похорон дети как ни в чем не бывало готовили урок к приходу мадемуазель Мари.

      – Папа, ты сегодня не уходишь?

      – Нет, дети, мне позволено неделю не посещать университет, чтобы побыть с вами. Хотите,