Ахульго. Шапи Казиев

поспособствовать повышению Стефана.

      На Кавказ он был сослан шесть лет назад. Он не был участником Польского восстания, как большинство его здешних земляков. Не увлекался он и патриотическими мечтаниями или сочинением предосудительных песен. Он просто учился в консерватории, мечтая стать великим музыкантом. Но однажды, когда он навещал родителей в их имении, к ним нагрянули повстанцы. Отец дал им еды и денег, но принимать в доме отказался, опасаясь стоявших неподалеку полков Паскевича. Повстанцы укрылись в соседней роще, а ночью появились драгуны, которым кто-то донес, где прячутся бунтари. Увидев, как кавалерия окружает рощу, Стефан открыл окно отцовского дома и сыграл воинские сигналы, предупреждая повстанцев об опасности. Партизаны успели уйти, а Стефана схватили как сообщника бунтовщиков.

      На Кавказе он участвовал в нескольких походах, но предпочитал играть, а не стрелять. Музыканты были в цене, и Стефана оставили при его нотах. Труба его всегда сияла, как отточенная шашка, но музыка облегчала душу. Да и другим в тяжелых походах хотелось забыться в музыке жизни, когда становилась невыносимой музыка смерти, исполняемая пулями и снарядами.

      Он видел, как похожи судьбы Кавказа и Польши, знал, что поляки перебегают к горцам, желая бороться «За нашу и вашу свободу», и не раз подумывал последовать их примеру. Но мысли о семье его останавливали. Отец Стефана скончался от сердечного удара, когда арестовали сына и конфисковали имение. Для несчастной матери и двух его сестер Стефан был последней надеждой.

      Не проявляя служебного рвения, Стефан втайне надеялся выбиться в старшие офицеры, когда он сможет сыграть прощальный марш и отправиться на обожаемую родину к матери и сестрам.

      Встречать Граббе выехал командир Апшеронского полка полковник Попов, в пышной свите которого было и несколько беков из горской знати.

      Торжественно представившись командующему, Попов почтительно поехал рядом с каретой.

      – А что ваш музыкант? – спросил Граббе.

      – Строптив не по чину?

      Уразумев, что Граббе уже имел удовольствие с ним пообщаться, полковник сообщил:

      – Более ничего предосудительного не замечено.

      – Хорошо ли служит?

      – Не нарадуемся, ваше превосходительство, – выгораживал подчиненного командир.

      – У нас тут образовалось общество. Так если праздник какой или полковые учения – музыка выше всяких похвал.

      – Я на тот предмет спрашиваю, – говорил Граббе, – что люблю искусство.

      – Смею надеяться, что у нас вам скучать не придется, – уверял Попов.

      – Бывало, корпусной командир нагрянет – сейчас же требует наших музыкантов.

      – Музыка на войне – первое дело, – согласился Граббе.

      – Или если поход – тоже все в лучшем виде, – хвалился Попов.

      – Белиссимо, если позволите так выразиться. Стоит нашему полковому оркестру пустить в ход свои орудия, так, не поверите, горцы порой разбегаются.

      – Это я одобряю, – кивнул Граббе.

      – Им бы трубы Иерихонские, – мечтательно закатывал глаза