Шалость: сборник рассказов о любви. Анна Владимировна Рожкова

истуканом посреди комнаты. Александра глазами указала на сидящую на лавке Полину.

      Когда дверь за Александрой закрылась, я бухнулся на колени, обнял ноги суженой.

      – Полиночка, моя любимая девочка. Смею ли я надеяться? Я… я… я тебя люблю, обожаю. Я сделаю все, все, что в моих силах. Верь мне. Пусть ты меня не любишь, пусть нас разделяют десять лет. Я заслужу, завоюю твою любовь. Обещаю. Я готов ждать, ждать, сколько потребуется.

      Она положила мне на голову руку, провела по волосам. В этот момент я понял: все у нас будет хорошо.

      Мы с Полиной немедленно обвенчались, в присутствии Александры и Кати. Александра немного смягчилась, стояла, улыбаясь, в сторонке. Катя трогательно утирала платочком слезы.

      Маленький, задушенный страхом батюшка, читал молитву и то и дело бросал взгляды на Александру. Если бы не она, вернее, не ее наган, жить нам с Полиночкой во грехе.

      Вчетвером приехали в столицу. Катя наотрез отказалась оставаться одна. Александра выправила нам документы и даже выбила нам комнату в коммунальной квартире. Через год мне нашлось место в одном из столичных университетов. Это произошло без помощи Александры Александровны. С ней мы виделись редко, все больше слышали о ее головокружительных успехах. Мне же помог Луначарский, друг моего отца и мой учитель. Он занимал пост комиссара просвещения.

      А еще через год у нас с Полиночкой родилась дочь. Я колебался: как назвать девочку? Зоя или Александра? Полина потрепала меня по волосам (это стало у нас привычкой) и сказала:

      – Прошлое нужно отпустить. Нельзя дважды войти в одну реку.

      Дочь мы назвали Татьяной.

      Качели

      Зима в этом году выдалась бестолковая. Пугала сомлевших в тепле горожан свистом и улюлюканьем, швыряла в раскрасневшиеся лица пригоршни колючего снега, забиралась ледяными пальцами под воротники. А на кануне Нового Года вдруг утихла, пригорюнилась, пролилась слезами, да и исчезла вовсе, как не бывало.

      Будильник пропиликал во второй раз. Катерина широко зевнула, потерла заспанные глаза, выпростала упитанную ножку из-под теплого одеяла, метнулась к окну: не пошел ли долгожданный снег? Разочарованно надула пухлые губки. Налившиеся свинцом небо лежало набитым брюхом на плоских крышах пятиэтажек. На градуснике ноль.

      Катя рванула в ванную, быстро-быстро почистила зубы, плеснула в веснушчатое лицо водой, шумно отфыркиваясь, нащупала рукой полотенце. Провела расческой по густым рыжим волосам, собрала огненное великолепие в конский хвост, мазнула по губам морковной помадой и, даже не взглянув на себя в зеркало, понеслась одеваться.

      Кряхтя, натянула колготки, любимую юбку-годе… "Вот черт", – выругалась Катерина, отдуваясь. Юбка не сходилась. Катя втянула живот. "Ну, еще чуть-чуть". Безрезультатно. Яростно отпоров ненавистную пуговицу, Катя взялась за нитки и иголку. Пара стежков и юбка села, как влитая. "Опаздываю", – Катя мельком глянула на часы, натянула свитер, поправила хомут, сунула ноги в сапоги, на ходу затолкала руки в пальто и, подхватив сумку,