Педагогические поэмы. «Флаги на башнях», «Марш 30 года», «ФД-1». Антон Семенович Макаренко

отошел. Красноармейцы даже не переглянулись, продолжали закусывать. До самого конца ужина они не сказали Ване не слова. Только когда холщовый мешок был завязан и газета с крошками и требухой брошена в сорный ящик, молодой протянул:

      – Поужинали, значит. Ты далеко едешь, пацан?

      – Я? Я никуда не еду. Я здесь живу, в этом городе.

      – Здесь живешь? А как же так у тебя затруднение с деньгами вышло?

      – Вышло так… Ночевать негде. А сегодня дождь.

      – Это не годится: ночевать негде и денег нет. Это называется прорыв на всех фронтах. Ты, брат, иди в колонию.

      – Я поеду в колонию Первого мая.

      – А? Ты знаешь колонию? У меня брат там.

      – В колонии Первого мая?

      – В колонии Первого мая.

      Ваня горячо обиделся. Оказывается, все-таки есть на свете колония Первого мая, и вот перед ним сидит живой человек – брат! Ваня вскрикнул и затаращил возмущенные глазенки:

      – Так не отправляют, понимаете! Я и в комонес ходил, и в этот, как его… спон. Не отправляют – и все!

      Красноармеец рассмеялся, как смеются люди, увидевшие подтверждение своих догадок:

      – Правильно говоришь: комонес и спон! И я там бывал…

      Он обратился к товарищу:

      – Неделю ходил. Как меня взяли в Красную Армию, братишка у меня – двенадцать лет, вот такой самый. Куда девать? Надо пристроить. Туда-сюда. Говорят, хорошая колония Первого мая. Иди в колонию. Пошел я. Целую неделю ходил. Не сочувствуют мне, толкую свое. А потом в спон. Ну, там взяли брата, отправили, где-то такой детский дом. Воробьевский какой-то. Думаю, устроил все-таки. А в полку получаю от Петьки одно письмо, другое письмо, третье. Пишет мне все по одной форме: не буду здесь жить, не хочу. И скучно, и пища плохая, и наряд плохой, и воспитатели у них какие-то не такие, я так думаю – шкурники. Я ему пишу: держись, браток, держись. А он мне свое. А потом получаю письмо от заведующего. Так и написано: ваш брат Петька Кравчук – дезорганизатор, оскорбляет всех, курит, на уроки какие-то веревки носит. Что такое? Какие, думаю, веревки. Сколько я с ним жил, никаких веревок не было, а тут веревки. Я ему написал про эти веревки и про оскорбление, строго так написал. Да. Ответа долго не получал. А потом мне Петька и написал: меня, как дезорганизатора, отправили в колонию Первого мая, теперь я живу здесь и ты не беспокойся. А потом, как начал писать, как начал, вижу, выходит мой Петька на дорогу. А теперь вот приехал в командировку, пошел к нему, посмотрел – советская жизнь! Строго у них, очень строго, прямо по ниточке ходят, а молодцы народ! Петька что, тринадцать исполнилось, а он уже все понимает, и знаешь, так… цену себе знает. И в одну душу, мотористом буду, мотористом, не иначе. И будет!

      Красноармеец закончил рассказ, посмотрел на Ваню, глаза у него щурились. Ваня сказал с решительной мечтой:

      – Я пойду… в колонию Первого мая.

      – Ты, добивайся, брат, добивайся. Если захочешь, добьешься. Ты по-советскому, знаешь?

      – Я по-советскому, – сказал Ваня. И в эту минуту он почувствовал, что колонии Первого мая он добьется.

      15

      Серебряный гривенник

      Ваня