Щегол. Донна Тартт

обеда. Она слышала, как лошадь дышит, прямо в занавески.

      – Как мило! Я люблю лошадей. Просто…

      – Что?

      – Я тут хочу остаться, – мгновение – и она чуть не плачет. – Не понимаю, зачем надо уезжать.

      – Так скажи им, что хочешь остаться.

      Когда это наши руки соприкоснулись? И отчего у нее такие горячие пальцы?

      – Я и сказала! Но все думают, что там мне будет лучше.

      – Почему?

      – Не знаю, – раздраженно ответила она. – Говорят, там потише. Но я не люблю, когда тихо, мне нравится, когда много всяких звуков.

      – Меня, наверное, тоже увезут.

      Она подтянулась на локте.

      – Нет! – встревоженно выпалила она. – Когда?

      – Не знаю. Скоро, наверное. Придется жить с дедом и бабушкой.

      – А-а, – грустно протянула она, откидываясь обратно на подушки. – А у меня нет бабушки с дедушкой.

      Я оплел ее пальцы своими.

      – Мои не слишком-то симпатичные.

      – Прости.

      – Да ничего, – ответил я самым нормальным тоном, на какой был только способен, потому что сердце у меня стучало так, что биение пульса отдавалось аж в кончиках пальцев. Ее рука была бархатной, горячечной и самую малость липкой.

      – А других родственников у тебя нет? – В сероватом свете с улицы глаза у нее так потемнели, что казались совсем черными.

      – Нет. Ну, то есть… – Отца считать? – Нет.

      Наступило долгое молчание. Мы с ней так и были соединены наушниками: один у нее в ухе, второй – у меня. Пение ракушек. Жемчужный хор ангелов. Вдруг все вокруг замедлилось, я будто бы позабыл, как это – размеренно дышать, и то и дело обнаруживал, что надолго задерживаю дыхание, а потом вдруг резко и шумно выдыхаю.

      – Как ты говорила, зовут композитора? – спросил я только ради того, чтобы сказать что-то.

      Она сонно улыбнулась и потянулась за заостренным, неаппетитного вида леденцом, который лежал на фантике у нее на прикроватном столике.

      – Палестрина, – ответила она с торчащей изо рта палочкой. – “Торжественная месса”. Или что-то в этом роде. Они все друг на друга похожи.

      – А она тебе нравится? – спросил я. – Твоя тетка?

      Пару долгих тактов она глядела на меня. Затем аккуратно положила леденец обратно на обертку и сказала:

      – Она вроде ничего. Вроде. Только я ее совсем не знаю. Вот это неклассно.

      – А зачем? Зачем тебе уезжать?

      – Там в деньгах дело. Хоби ничего не может поделать, он мне не настоящий дядя. Мой как-будто-дядя, как она его зовет.

      – Мне бы хотелось, чтобы он по-настоящему был твоим дядей, – сказал я. – Я хочу, чтоб ты осталась здесь.

      Внезапно она села, обвила меня руками и поцеловала; разом вся кровь отхлынула у меня от головы, одной мощной волной – я будто с утеса рухнул.

      – Я…

      Меня охватил ужас. Обомлев, я потянул руку к губам – вытереть их, только на губах не было мерзкого чувства сырости, и след от поцелуя затеплел у меня на тыльной стороне ладони.

      – Не хочу, чтоб ты уезжала.

      – И я не хочу.

      – Ты меня видела,