Щегол. Донна Тартт

старых валентинок и бумажных цветов – оплывала парфюмированная свеча, вокруг лежали, казалось, сотни открыток с пожеланиями скорейшего выздоровления, а под потолком зловеще парила связка серебристых воздушных шаров, блестящие ниточки которых тянулись вниз, будто жала медуз.

      – К тебе гости, Пип, – сказал Хоби бодрым, громким голосом.

      Одеяло шевельнулось. Показался локоть.

      – Угу-ммм? – послышался сонный голос.

      – Милая, темно-то как. Может, давай-ка я раздвину шторы?

      – Нет, не надо, пожалуйста, у меня от света глаза болят.

      Она оказалась поменьше, чем мне помнилось, а ее лицо – расплывчатое пятно во мраке – было очень белым. Почти вся голова у нее, за исключением одного-единственного локона надо лбом, была выбрита. С легким трепетом подойдя поближе, я заметил что на виске у нее поблескивает что-то металлическое – я было подумал, заколка или шпилька, но потом различил, что над ухом у нее грозным клубком свернулись стальные медицинские скобы.

      – Я вас слышала в коридоре, – сказала она тихим хрипловатым голосом, переводя взгляд то на меня, то на Хоби.

      – Что слышала, голубка? – спросил Хоби.

      – Как вы разговаривали. И Космо вас слышал.

      Поначалу я не заметил собаки, но потом разглядел – рядом с ней, зарывшись в подушки и мягкие игрушки, свернулся серый терьер. Пес задрал голову, и по его седой морде и затянутым катарактой глазам стало ясно, что он уже очень старый.

      – А я думал, голубка, ты спишь, – сказал Хоби, почесывая собаку под подбородком.

      – Ты всегда так говоришь, а я всегда не сплю. Привет, – сказала она, глянув на меня.

      – Привет.

      – Ты кто?

      – Меня зовут Тео.

      – Ты какую музыку любишь?

      – Не знаю, – ответил я, а потом добавил, чтоб не показаться тупым: – Я люблю Бетховена.

      – Здорово. Ты похож на человека, которому нравится Бетховен.

      – Правда? – ошеломленно переспросил я.

      – Это комплимент. Я вот не могу слушать музыку. Из-за головы. Совсем ужас. Нет, – сказала она Хоби, который убирал бинты, книжки и обертки от бумажных салфеток со стула возле кровати, чтобы мне было куда сесть, – пусть сюда сядет. Можешь здесь сесть, – сказала она мне, чуть сдвинувшись в кровати и освободив мне место.

      Я взглянул на Хоби за разрешением, потом аккуратно, одним бедром примостился на кровати, стараясь не потревожить пса, который поднял голову и злобно уставился на меня.

      – Не бойся, он не укусит. Ну, хотя иногда кусается, – она посмотрела на меня дремотным взглядом. – Я тебя знаю.

      – Помнишь меня?

      – Мы друзья?

      – Да, – ответил я, не подумав, смутился, что соврал, и глянул на Хоби.

      – Прости, я не помню, как тебя зовут. А вот лицо помню, – потом, поглаживая собаку, добавила: – Я когда вернулась домой, не узнала свою комнату. Кровать узнала, все вещи – узнала, а вот комната была другой.

      Теперь мои глаза уже полностью привыкли к темноте, и я видел и кресло-каталку