Макар Чудра и многое другое…. Максим Горький

всё ещё думал, что сон вижу, и молчал. Пришёл доктор, перевязал мне ожоги, и вот я с бабушкой еду на извозчике по улицам города. Она рассказывает:

      – А дед у нас – вовсе с ума сходит, так жаден стал – глядеть тошно! Да ещё у него недавно сторублёвую из псалтиря скорняк Хлыст вытащил, новый приятель его. Что было – и-и!

      Ярко светит солнце, белыми птицами плывут в небе облака, мы идём по мосткам через Волгу, гудит, вздувается лёд, хлюпает вода под тесинами мостков, на мясисто-красном соборе ярмарки горят золотые кресты. Встретилась широкорожая баба с охапкой атласных веток вербы в руках – весна идёт, скоро пасха!

      Сердце затрепетало жаворонком.

      – Люблю я тебя очень, бабушка!

      Это её не удивило, спокойным голосом она сказала мне:

      – Родной потому что, а меня, не хвастаясь скажу, и чужие любят, слава тебе, богородица!

      Улыбаясь, она добавила:

      – Вот – обрадуется она скоро, сын воскреснет! А Варюша, дочь моя…

      И замолчала…

      II

      Дед встретил меня на дворе, – тесал топором какой-то клин, стоя на коленях. Приподнял топор, точно собираясь швырнуть его в голову мне, и, сняв шапку, насмешливо сказал:

      – Здравствуйте, преподобное лицо, ваше благородие! Отслужили? Ну, уж теперь как хотите живите, да! Эх вы-и…

      – Знаем, знаем, – торопливо проговорила бабушка, отмахиваясь от него, а войдя в комнату и ставя самовар, рассказывала:

      – Теперь – начисто разорился дедушка-то; какие деньги были, всё отдавал крестнику Николаю в рост, а расписок, видно, не брал с него, – уж не знаю, как это у них сталось, только – разорился, пропали деньги. А всё за то, что бедным не помогали мы, несчастных не жалели, господь-то и подумал про нас: для чего же я Кашириных добром оделил? Подумал да и лишил всего…

      Оглянувшись, она сообщила:

      – Уж я все стараюсь господа задобрить немножко, чтобы не больно он старика-то пригнетал, – стала теперь от трудов своих тихую милостыню подавать по ночам. Вот, хошь, пойдём сегодня – у меня деньги есть…

      Пришёл дед, сощурился и спросил:

      – Жрать нацелились?

      – Не твое, – сказала бабушка. – А коли хочешь, садись с нами, и на тебя хватит.

      Он сел к столу, молвив тихонько:

      – Налей…

      Всё в комнате было на своём месте, только угол матери печально пустовал, да на стене, над постелью деда, висел лист бумаги с крупной подписью печатными буквами:

      «Исусе Спасе едино живый! Да пребудет святое имя твоё со мною по вся дни и часы живота моего».

      – Это кто писал?

      Дед не ответил, бабушка, подождав, сказала с улыбкой:

      – Этой бумаге сто рублей цена!

      – Не твоё дело! – крикнул дед. – Всё чужим людям раздам!

      – Раздавать-то нечего, а когда было – не раздавал, – спокойно сказала бабушка.

      – Молчать! – взвизгнул дед.

      Здесь всё в порядке, всё по-старому.

      В углу на сундуке, в бельевой корзинке, проснулся Коля и смотрел оттуда; синие полоски глаз едва видны из-под век. Он стал ещё более серым, вялым, тающим; он не узнал