Обманутые счастьем. Владимир Нестеренко

цену, оглядел мужиков в поношенных шароварах и рубахах с заплатками на рукавах, крякнул и сиплым голосом выбросил:

      – Тридцать восемь целковых!

      Евграф и Степан переглянулись с огоньками разочарования в глазах, с минуту неловко молчали. Евграф, как больший знаток невесело промолвил:

      – На базаре два дурня: один дорого просит, другой дешево даёт. Так гуторят в народе.

      – Нам сказывали на ярмарке не дороже трёх с половиной червонцев возьмёте, – поддержал Степан товарища.

      – А мне не резон задарма отдавать! Товар мой, – хозяин поднял указательный палец кверху, – высший сорт. Потому и прошу столько.

      – А если мы у тебя двух бурёнок сторгуем, уступишь? Вроде, как опт.

      – Уступлю!

      – На петуха.

      – На пятерик – тяжело. На трёшку.

      – Давай ни по-твоему, ни по-нашему, – Евграф загнул большой палец, показал руку.

      – Ах, какой хваткий! Говорят, кто хохла переспорит, тот первый в могилу ляжет. Твоя взяла!

      – Так по рукам!

      – По рукам!

      – Держи три червонца, да придачу четверик, – вынув деньги из кармана шаровар, увязанные в узелок женой, стал отсчитывать Евграф.

      Степан тоже заторопился, протянул свои.

      Хозяин степенно принял деньги, стал пересчитывать.

      – Счет верный, забирайте Милку, та Зорьку.

      – Погоди трошки, хозяин, магарыч с тебя причитается, иначе молоко у Милки с Зорькой дюже загорчится, – сказал Евграф.

      – У нас, на Тамбовщине, без магарыча не обходились такие крупные продажи, – молвил Степан.

      – И то верно! Глядишь, и дальше торговля пойдет как по маслу. Держи рупь, беги в лавку, возьми кварту, а сдачи назад.

      – О то дело! У нас в волости охотники есть на покупку, так я их на тебя науськаю.

      – Премного благодарен буду. А вот и наш посыльный вертается. Наливай в кружку смирновской сорокаградусной!

      Степан Белянин оказался тем мастеровым человеком, о которых говорят: в его руках горит любое дело. Он хорошо знал плотницкое и столярное ремесло помимо основного крестьянского дела – растить хлеб и разводить скот. В дороге к этим степным просторам, где лежали нетронутые легкие черноземы с обширными заливными лугами, дремучими мало хожеными лесами, приятели прикидывали, на что перво-наперво потратить ту казну, что будет дана семье, ибо плохо представляли угодья, но настраивали себя на хлебопашество. Будет хлеб – будет всё!

      Его родная Тамбовщина неплохо кормила крестьянина. Земли там жирные, чёрные, в распутицу телеги с грузом садились в колею по самую ось. Только пахотный клин у тятьки на многодетную бабью семью мал. Степан в эти засушливые годы вставал на ноги, и кроме работы на семейном наделе, зимой ходил извозом на Волгу, поднимался до Казани и однажды, уже по весне, привёз брюхатую миловидную дивчину. Как оказалось сироту татарку-полукровку. С лица она совсем не походила на татарку. Такое же слегка округлое, белое, даже мучнистое с сабельными тёмными бровями, как у многих русских баб. Только глаза не синели,