Обманутые счастьем. Владимир Нестеренко

раскудахталась, как кура наша пеструшка, – в сердцах сказал Емеля, громыхнув табуретом, на котором сидел, – Граня да Стёпа дело гуторят. Летом дел по горло, не до жинки порой, а зимой – стынь да скука. Не от неё ли прошлой зимой зубатились, яки волки те? Новая зима скоро явится.

      – То-то, жить где?

      – Времянку поставите! На помочь пойдём, как лес заготовите, – сказал Степан. – Пока земля не шибко промёрзла – столбы поставьте, да на завалинку изнутри верхний слой снимите. На штык.

      – Гляжу, у вас на всё совет есть, – зарделась от такого участия Глафира. – Где ж жених-то, в кустах прячется?

      – У нас был, от бражки неловко упал, синяки набил.

      – Смерть причину найдёт, – засмеялась Глаша, – не пойму – вам-то какой прок?

      – Тот прок, Глаша, что земляки мы, переселенцы, плечо подставить соседу не грех, – сказал Евграф с твердой уверенность в своей правоте. – Ты обмозгуй наше сватовство ноченькой, да утречком брата к нам пошли, пока мы в лес по дрова не уехали. Да и будьте здоровы.

      Сваты поднялись, нахлобучили картузы.

      – А как не поживётся мне с ним, с его ребятишками, – ахнула Глаша, выказывая своё согласие.

      – Коханье, Глаша, дело наживное, как и богатство. А коли у тебя душа не каменная, не змеиная – всё сладится, слюбится. Нет – лучше не затевать.

      – Спроси своё сердце, – посоветовал Степан.

      – Да как же я спрошу, коль человека не знаю, не видела?

      – Князья да графья женятся на молодках не видя их, и живут счастливо.

      – У них богатство заглавный козырь, они о хлебе, да о крыше над головой не заботятся, – возразила Глафира, – а нам из нищеты придётся выкарабкиваться, как из могилы.

      – Вот тут дух крепкий треба. Он у тебя и у Серафима, что тот камень, иначе бы сидели в европах и не зарились на вольные земли.

      – Вот что, мужики, – оборвал перепалку Емельян. – Правильно Граня гуторит. Завтра поутру ответ будет.

      – Тогда добрых дел вам, господа крестьяне, – сказал Степан, и вышел из хаты первым.

      После ухода сватов, недолгого затишья в осмыслении предложенного замужества, в избе вспыхнул густой и горячий, словно банный пар, разговор.

      – Глашка, а ты сбрехала мужикам, что не заешь Серафима. С тобой были у землемера Игнашки Путникова про покос лаялись, а этот Куценко с ним налаживался надел смотреть. Запамятовала?

      – Не травкой скошенной же мне перед сватами стелиться. Только тогда и видела мужика мельком.

      – Ну и как он показался? – с некоторым недовольством спросила Маня.

      – А никак, плохо ухоженный.

      – Где же тебе тогда на него глаз класть, ты Граней бредила. Край этот безлюдный, ухватиться бы тебе за вдовца двумя руками, – с густой укоризной гудел, взвинчивая голос Емеля.

      – Кабы он один был, а то с двумя крохами. Или хоть бы с одним! – несмело возражала Глаша.

      – Ты, Глашка, со своим вон сколько жила, а не понесла от него. Я считай, после первой ноченьки забрюхатила. И рада дитю.

      – Ты меня не кори, я баба – кровь с молоком. Никакая