Потерянные слова. Пип Уильямс

чтобы мы не путались под ногами у миссис Би. И все чаще и чаще на Крытом рынке, потому что у нее болят колени.

      – Ты всегда жила в Саннисайде? – спросила я.

      – Нет, не всегда, – Лиззи взглянула на меня, и я заметила, что ее улыбка исчезла.

      – А где ты была?

      – С матушкой и со всеми нашими малявками.

      – Кто такие малявки?

      – Дети.

      – Как я?

      – Как ты, Эссимей.

      – Они умерли?

      – Только матушка умерла, а малышей забрали. Не знаю куда. Они были слишком маленькие для прислуживания.

      – Что такое прислуживание?

      – Ты перестанешь задавать свои вопросы? – Лиззи подхватила меня под мышки и стала кружить до тех пор, пока у нас обеих не закружилась голова и мы не упали на траву.

      – А где мое место? – спросила я, переведя дух.

      – Я думаю, в Скриппи, с твоим отцом. В саду, в моей комнате и на табурете в кухне.

      – А дома?

      – И дома, конечно. Хотя, мне кажется, ты проводишь больше времени здесь, чем там.

      – Но у меня нет воскресного места, как у тебя, – сказала я.

      – И у тебя есть, – Лиззи снова нахмурилась. – В церкви Святого Варнавы.

      – Мы туда редко ходим. Папа всегда приносит с собой какую-нибудь книжку. Поставит ее перед псалмами и читает, вместо того чтобы петь. – Я рассмеялась, вспомнив, как папа беззвучно открывает и закрывает рот, подражая прихожанам.

      – Ничего смешного, Эссимей! – Лиззи нащупала крестик, который носила под одеждой. Я испугалась, что она подумает о папе плохо.

      – Это потому, что Лили умерла, – объяснила я.

      Хмурое лицо Лиззи стало грустным, и это мне тоже не понравилось.

      – Он говорит, что я сама должна принять решение, верить ли мне в Господа и Небеса, поэтому мы и ходим в церковь, – Лиззи расслабилась, и я решила вернуться к более легкой теме. – Мое самое любимое место в Саннисайде – это Скрипторий. Потом – твоя комната. Потом – кухня, особенно когда миссис Баллард печет пятнистые лепешки.

      – Ты такая смешная, Эссимей. Это фруктовые лепешки, а пятнышки – это изюм.

      Папа говорил, что Лиззи – еще сама ребенок. Я тоже это заметила, когда он с ней разговаривал. Лиззи стояла так тихо, как могла, сцепив руки, чтобы они у нее не ерзали, и со всем соглашалась, молча кивая головой. Похоже, она побаивалась его, как и я доктора Мюррея, но, как только папа уходил, Лиззи косилась на меня и подмигивала.

      Мы лежали на траве, и мир все еще кружился перед глазами. Внезапно Лиззи протянула руку и вытащила из-за моего уха цветок. Как волшебница.

      – У меня есть секрет, – заявила я.

      – Какой, моя капустка?

      – Здесь не скажу. Он может улететь.

      Мы на цыпочках пробрались через кухню к узкой лестнице, ведущей в комнату Лиззи. Миссис Баллард нагнулась над мучным мешком в кладовой, и я видела только ее большой зад, прикрытый складками темно-синей юбки. Если бы она нас заметила, то наверняка придумала бы для Лиззи какое-нибудь поручение, и моему секрету пришлось бы подождать. Я приложила палец к губам, но еле сдержалась, чтобы не захихикать. Лиззи схватила