Успенский мост. Алёна Моденская

согласилась Лика.

      Ночью она мерила шагами комнату. Свет не включала, чтобы не разбудить тётку. Собранный рюкзак, готовый к отбытию, лежал на стуле. С одной стороны, беспокоиться вроде бы не о чем. Ребята правы, её лица этот персонаж не видел и даже не понял, что перед ним была девушка. Из-за худобы и короткой стрижки Лику иногда принимали за парня. Плюс манера одеваться – узкие джинсы, кеды, куртки и худи. Ладно, неважно.

      Вряд ли он сможет её вычислить. А что он, собственно, может предъявить? Ни оскорбления, ни прямой угрозы. Разве что падение в лужу, так к этому она точно не причастна. Возможно, не обошлось без помощника, но пусть сначала найдут виноватого, тогда с него и спрашивают.

      И вроде бы всё нормально, но внутри что-то нервно дрожало. За стеной послышалось самодовольное девчачье хихиканье. Странно, все говорили, что квартира пустая. Последнюю хозяйку вроде как шибануло током. От этой мысли внутри всё сжалось.

      Пытаясь побороть нервную тошноту, Лика села на стул и сцепила руки. Рядом мутно переливалось огромное зеркало на дверце старинного шкафа с гнутыми ножками и резными углами. Стекло на нём как будто оплавилось и застыло, из-за чего отражение получалось искажённым донельзя. Смотреться в это зеркало было неприятно.

      На стене белели рисунки, оставленные средней сестрой Лики Кирой. Она прожила здесь полгода, когда бросила институт.

      В то, что именно стряслось с сестрой, Лика толком не вникала, и никаких подробностей упрямо знать не желала. Вполне хватало той информации, что внешность Киры сильно изменилась. Приезжала в Добромыслов к тёте Маше рыжим увальнем, даже джинсы не сходились, а уехала полуседой, бледной и тощей. И лицо как будто в трещинах. Всего полгода здесь провела. Теперь живёт на ферме, где-то недалеко от Растяпинска. Пасти коз и убирать за свиньями – видимо, её уровень.

      Хотя во всём есть свои плюсы, например, усиленная опека, которой окружали Киру мама и старшая сестра Аня, позволила Лике сформироваться самостоятельным волевым человеком. Пока они вытанцовывали вокруг средней сестры, у младшей сложилось собственное мнение и ни от кого не зависящая активная жизненная позиция. Полностью самодостаточный человек получился.

      Ну вот и настроение улучшилось.

      По потолку скользнул резкий холодный отсвет. Унимая дрожь в пальцах, Лика осторожно подошла к окну и, вытянув шею, выглянула во двор. У подъезда стояла чёрная машина. Рядом разговаривали двое. У одного голова как будто прямоугольная, второй – длинный и тощий. Шляпа-цилиндр и долговязый с тростью.

      Раздался звонок – кто-то, не переставая, давил на кнопку. Тётя Маша поднялась и, недовольно ворча, пошаркала в прихожую. Чтобы руки не тряслись, Лика вцепилась в спинку стула.

      Быстрые шаги пересекли квартиру, в глаза ударил яркий свет.

      – Ну что, допрыгалась?! – Пульхерия Панкратовна, мама сестёр Кашиных, влетела в комнату, даже не потрудившись снять обувь. Из-за её спины выглядывала печально улыбающаяся Аня.

      – В смысле?

      – Кто тебя за язык тянул, а?

      – Да о чём речь-то?

      – О вашем митинге, –