Успенский мост. Алёна Моденская

о, нет ни куполов, ни колоколов. Даже высокая колокольня исчезла, хотя раньше белым острым карандашом возвышалась над городом, так что была видна из всех окрестных деревень, а звон колоколов разносился на многие и многие километры.

      Высокая белая монастырская стена, правда, сохранилась. Только теперь по верхнему краю вились кольца колючей проволоки. Успенская пустынь превратилась в психиатрическую больницу, так удачно размещённую подальше от жилых кварталов.

      Коллеги профессора удивились, когда он выпросил себе назначение в это захолустье. Охали и ахали. Притворно, конечно. Кому не хочется избавиться от конкурента. Он наплёл им что-то про малую родину, близость к народу, опыт в полевых условиях. Чушь, разумеется.

      Профессор предъявил пропуск и вошёл в высокое побеленное здание. Когда-то ввысь стремились пять куполов, теперь остались только плоские цилиндрические башенки. Погорельский уже знал, что находилось теперь в этих башенках. Не терпелось увидеть всё изнутри. Опробовать, так сказать.

      Что удивило, так это аж три этажа, устроенные внутри большого церковного здания. Ступеньки винтовой лестницы со стоном прогибались под ногами. Интересно, насколько перекрытия прочные. Погорельский ступал аккуратно, прислушиваясь к скрипу досок. Он с детства помнил высоченное пространство собора и теперь, понятное дело, боялся рухнуть на грешную землю.

      Главный врач больницы, грузный «тюфяк» с заплывшими красными глазками, притворно улыбнулся, потряс руку Погорельского и усадил его в приятно пахнущее новизной кожаное кресло.

      – Рад, очень рад вашему приезду, – проговорил главврач. – Нам крайне необходимы такие… хм… кадры.

      – Буду счастлив потрудиться на благо общества, – выдал Погорельский заученную формальную фразу, опасливо рассматривая огромное брюхо его нового начальника, обтянутое халатом явно не по размеру. Пуговицы грозили оторваться. Только бы в лицо не отскочили.

      – Вас уже обеспечили жильём?

      – Да, мне достался бывший дом моей бабушки.

      – Да неужели? Занятно, занятно.

      «Ещё как занятно, мерзкая твоя рожа», – подумал Погорельский, вспоминая, как дождливой осенней ночью бабушку выгоняли из дома в чём была. Даже необходимых вещей не разрешили забрать.

      Натянув улыбку до ушей, Погорельский в красках описал главные тезисы своей научной деятельности. Заметив, что главврачу не терпелось зевнуть, злорадно пустился в подробности, расписывая все мельчайшие детали.

      – Что ж, это полезно, весьма полезно, – сказал главврач, изо всех сил удерживая зевоту, хотя его челюсть предательски ползла в сторону. – Приступайте, приступайте.

      Погорельский вежливо распрощался и отправился в свой кабинет. Это даже хорошо, что начальник попался такой тупорылый. Не будет лезть куда не надо. Ума не хватит.

      Рабочее место (или лаборатория, что звучало гораздо приятней) Погорельскому досталось в одной из башенок бывшего собора. Так что по полу, настеленному на обструганные брёвна, закрепленные на стропилах, он ступал очень осторожно, боясь провалиться.

      Палаты располагались в бывших кельях, столовая – в трапезной. В одном из корпусов – мастерские для тех пациентов, кто мог работать. Аптекарский огород не тронули, видимо, кто-то башковитый догадался, какую пользу можно из него извлечь. В бывшей маленькой церковке – одиночные палаты для буйных, которыми и предстояло заниматься Погорельскому.

      Профессор ещё не успел разобрать карты больных, когда симпатичная медсестра Аллочка доложила о прибытии нового пациента.

      – Чуть жену топором не зарубил, – тараторила Аллочка, пока они вместе шли через двор к бывшей маленькой церковке.

      – Предтеченская, – вдруг сказал Погорельский.

      – Что? – Аллочка глазела на него, хлопая длинными ресницами.

      – Бывшая Предтеченская церковь. Еле вспомнил название.

      – Да, вроде того. Так вот, – снова затараторила Аллочка, – он напился вчера, сегодня опохмелиться надо, а то как на работу-то идти? А жена бутылку спрятала, представляете? Вот он за ней и гонялся.

      – Милицию-то не вызывали?

      – Как же не вызывали. Они его к нам и доставили. Он в камере на стены кидаться начал.

      В палате с зарешеченным окном стояла одинокая железная койка, привинченная к полу. На койке лежал человек, туго перевязанный ремнями.

      – Добрый день… Савушкин. – Погорельский пробежал взглядом по медкарте.

      – Здрасьте, – прохрипел Савушкин.

      – Как вы себя чувствуете?

      – Пить охота.

      – Это хорошо. Аллочка, принесите воды.

      Аллочка скрылась за дверью. Когда она вернулась со стаканом, Савушкин уже не был пристёгнут, он сидел на койке и смотрел в пол.

      – Вот видите, и ничего страшного, – сказал Погорельский, передавая стакан пациенту. – Мы вас немножко подлечим и отпустим.

      Погорельский назначил Савушкину лечение и отправился на обход. В конце дня он наконец-то поднялся на третий