Санькя. Захар Прилепин

вы просите: «Подайте нам национальную идею…»

      «Вот как он заговорил…» – быстро подумал Саша и сразу оборвал Безлетова:

      – Мы не просим. Я не прошу. Я русский. Этого достаточно. Мне не надо никакой идеи.

      – «Я русский», – мрачно передразнил Безлетов. – А нерусских вы куда денете?

      – Слушайте, Алексей Константинович, не передергивайте… Никто никуда не собирается девать нерусских, и вы прекрасно об этом знаете.

      – А что же ты, Саша, немедленно начинаешь со слов «я русский»?

      «Вот как, – снова подумал Саша, – он со мной на “ты”, а я с ним…»

      – Я не начинаю, – ответил Саша. – Я сказал, что не нуждаюсь ни в каких национальных идеях. Понимаете? Мне не нужна ни эстетическая, ни моральная основа для того, чтобы любить свою мать или помнить отца…

      – Я понимаю. Но зачем ты тогда вступил в эту… в партию вашу?

      – А она тоже не нуждается в идеях. Она нуждается в своей родине.

      – Ой, ну не надо всех этих слов – то «русский», то «Родина». Не надо.

      – Всуе не упоминать, да? – примирительно сказал Саша. – Я согласен.

      – Какой, к черту, «всуе»? – взвился Безлетов. – Вы не имеете никакого отношения к Родине. А Родина к вам. И Родины уже нет. Все, рассосалась! Тем более не стоит никого провоцировать на все эти ваши мерзости с битьем стекол, морд, и чего вы там еще бьете…

      – Лучше тихо отойти, – в тон Безлетову, но с понижением на полтона ответил Саша.

      – Лучше тихо отойти в сторону, чем заниматься мерзостью.

      – Лучше тихо отойти в мир иной, – сказал Саша.

      – Да, представь себе. Лучше. Перед Богом это – лучше. Все ваши телодвижения, ваше трепетание – все это давно потеряло смысл. Вы ничего не исправите. Но если вы начнете пускать кровь, если уже не начали, – здесь Безлетов снова еще прибавил голоса, – то…

      Безлетов затянулся сигаретой и забычковал ее не без остервенения, словно задавил гадкого червяка.

      Все сидели молча. Веня прокалывал зубочисткой отверстия в пачке сигарет, Негатив уставился в телевизор. Рогов смотрел в стол, покачивая под столом ногой.

      – А вас что, все устраивает? – спросил Саша, совсем успокоившийся, поймавший ритм разговора и с интересом разглядывающий Безлетова.

      – Ты никак не поймешь, Саша, – здесь уже нет ничего, что могло бы устраивать. Здесь пустое место. Здесь нет даже почвы. Ни патриархальной, ни той, в которой государство заинтересовано, как модно сейчас говорить, геополитически. И государства нет.

      – На этой почве живет народ… – сказал Саша, желающий вовсе не спора, но понимания того, о чем говорит Безлетов.

      – Твой народ, – он произнес слово «народ» раскатисто, с двумя «р» в середине, – невменяем. Чтобы убедиться в этом, достаточно было подслушать любой разговор в общественном транспорте… Думаешь, этому народу, наполовину состоящему из пенсионеров и наполовину из алкоголиков, нужна почва?

      – Живым – нужна.

      – Живых на эту почву не хватит.

      – Хватит.

      Безлетов иронично посмотрел на Сашу, не сдвинулся с места, чтобы выпустить Веню, отправившегося, видимо, в туалет, и, едва