Кошки ходят поперек. Эдуард Веркин

тут делает?

      – Полы, наверное, метет.

      Я поглядел на Шнобеля с недоумением:

      – Полы?!

      – Угу.

      – Зачем? – не понимал я.

      – Зачем, зачем, чтобы чистые были…

      – Но уборщица же есть!!!

      Я был удивлен вроде как. Чтобы лицеисты мыли полы! Куда все катится? Во крапива…

      – Может, у нее заброс такой просто, – сказал Шнобель. – Знаешь, дети американских миллионеров тоже газоны там всякие стригут, за детьми-дебилами присматривают. Это, типа… так принято, короче. Правильное воспитание называется.

      – У нее что, папа американский миллионер?

      – У нее… потом расскажу. Давай лучше к тачке двигать, поздно уже.

      – А эта новенькая, – я кивнул в сторону химического кабинета, – нас не увидит?

      – Физику надо учить, бонифаций, – насмешливо сказал Шнобель. – Свет горит в помещении. Эффект Доплера. Мы ее видим, она нас нет. Все просто. Давай, иди.

      – А почему я? – спросил я.

      – Я покараулю.

      – Я сам покараулю…

      – У меня зрение лучше.

      Это был тяжелый аргумент. Зрение у Шнобеля на самом деле было отменное. Я вздохнул и направился к машине.

      «Хаммер» физрука стоял почти посередине лицейского двора, возле флагштока. Вокруг было простреливаемое пространство, но я не особо опасался, шагал открыто, даже не пригибаясь. Это потому, что, кроме новенькой, в Лицее должны были находиться всего два человека, да и то с другой стороны здания, не здесь. Владелец «Хаммера» физкультурник Аверьян Анатольевич Цикада, сокращенно Автол. И сторож Киллиан, настоящее имя которого было неизвестно. А Киллианом его прозвали за то, что однажды по приказу завуча он взялся расстреливать из пневматической винтовки наледь, а застрелил гуляющую по водостоку кошку. Чем навсегда вошел в историю Лицея. Правда, некоторое время его называли Кошачьей Смертью, но это было громоздко, Киллиан и короче и оригинальней.

      Лампы в кабинете химии бросали на асфальт оранжевые прямоугольники, совсем как у поэта Маяковского в единственном его стихотворении, которое я осилил прочтением. Новенькая уныло водила шваброй туда и сюда, на улицу даже не смотрела, хорошо, стало быть, была подготовлена по физике. Впрочем, мне ее тоже было плохо видно. Дурочка какая-то, наверное.

      Я без затруднений добрался до широкой кормы американской танкомашины, обошел вокруг, остановился возле места водителя. Пощупал хромированную сталь зеркала.

      Неожиданно подбежал Шнобель.

      – Ты чего не следишь? – спросил я.

      – А, – отмахнулся Шнобель, – все равно Автол не придет…

      – А если придет?

      – Этот придурок на туфлях такие подковы таскает, что его за два километра слышно. Хватит болтать, давай, за дело…

      – Не закрыто… – Я заглянул внутрь машины.

      – А чего ему закрывать, – прошептал Шнобель. – В нашем родном Мухосранске «Хаммер» только у него, кто ж угонять будет, придуров нет…

      – Растет благосостояние простых российских физкультурников, – сказал я. – Может, шины ему пропороть?

      – Это