Кошки ходят поперек. Эдуард Веркин

добра. В центре этих россыпей имелось расчищенное пространство, в этом оазисе порядка кособочился стол, сваренный из толстых железных листов.

      На столе стоял аппарат, одновременно похожий на телевизор без экрана, спиртоперегонный куб и модель радиолокационной станции. Из аппарата торчали провода, лампы, диоды-триоды и какие-то другие электрические штуковины. Пахло паленой канифолью, хороший запах.

      Над столом на специальных растяжках висела карта. Пожелтевшая бумага, старая вроде как. А правый нижний угол и вообще сожжен.

      Самого Гобзикова не видно. Я даже подумал, что Гобзикова по случаю завалило всем этим старым электронным барахлом и он валяется где-то гнусным тупым трупом… Хотя как он может быть гнусным трупом, если я только что с ним разговаривал? Судьба, к сожалению, не преподнесла мне такого роскошного подарка, как труп Гобзикова, – что-то скрыпнуло, и из-под стола появился Егор Гобзиков. В добром здравии. На меня он не смотрел, смотрел в сторону, отсвечивал фонарями – я ему два роскошных фонаря влепил.

      Драчуном Гобзиков оказался очень паршивым. Даже я смог его побить. И с такими разрушительными последствиями к тому же. Ну, для Гобзикова, конечно. Я ему, кажется, зуб даже выбил, кровь, во всяком случае, шла. Впрочем, сам виноват. Чего кидался? Не надо было кидаться.

      Я почувствовал, что во мне начинает свою разрушительную работу совесть, надо было заглушить ее немедленными разговорами.

      – Привет, – сказал я.

      – Ну, привет, – настороженно буркнул Гобзиков.

      Как будут при встрече вести себя здорово подравшиеся люди? Есть три варианта.

      Самый вероятный. Проигнорируют друг друга злобно.

      Самый невероятный. Подерутся еще разок.

      Вариант средней вероятности, но тоже встречающийся. Постараются сделать вид, что ничего не произошло.

      Видимо, Гобзиков решил действовать по средней вероятности. Делать вид. Я против ничего не имел, в конце концов, мне Гобзиков ничего плохого не сделал, а ненавидеть человека потому, что он уродец…

      Тогда всех вообще надо ненавидеть.

      Но я не Чепрятков какой-нибудь там, я сказал средне-дружелюбно:

      – Ты чего на занятия не ходишь?

      – Болею, – буркнул Гобзиков.

      – Чего?

      – Давление поднялось. Освобождение дали.

      – Понятно… – протянул я. – Вегетососудистая дистония. Я тоже ею болел, так мне старый все мозги… достал, короче. Тебя твоя тоже достала?

      Гобзиков не ответил.

      – Она там у тебя стучит чего-то… – сказал я.

      – Стучит?! – Он напрягся.

      – Ну да… Орехи, похоже, колет…

      – Я сейчас… Ты подожди, я сейчас…

      Гобзиков прошмыгнул мимо меня, я остался один в сарае. Странный тип этот Гобзиков. А кто сейчас не странный? Время такое. Время для странных, странное время. Взять того же мистера Шнобеля. Все время вертится перед зеркалом, все время ему кажется, что у него что-то не так… А Халиулина? Говорят, у нее дома живет настоящий крокодил. Приходят гости и путают, где крокодил, а где Халиулина.

      Ха-ха-ха.

      Шучу,