Театр трагедий. Три пьесы. Евгений Александрович Козлов

ли познать, мудрствуя,

      умом не обладая знания постичь.

      В одиночестве остался я, чтобы самому решить,

      не спешить, вразумить.

      Лукавый говорил, что дарует она мне красоту,

      избавленье от уродства.

      Но так ли это, в восточной Азии я слышал,

      что маски черно-белые являют честность,

      но обман сулит сей жертвенник покорства

      Пред участью и роком,

      нальются очи цветом когда-то серые.

      Преобразится лик, словно лучший стих,

      звучат последствия того

      Чего не предопределить, не вообразить,

      солгать он мог скорей всего,

      Одев, помру подобно Геркулесу,

      но не так приму я смерть.

      Так что же ты – изменить,

      иль погубить твое предназначенье?

      Чья душа однажды возжелала сотворить,

      на безумство страшное посметь.

      Ответа нет, отныне моя она,

      вот последнее определенье.

      Вложил маску в карман пальто, с долей сомнений в обозначении подлинности, бросив взгляд в последний раз на то место, где недавно стояло нечто, затем вышел из лавки, победивший или побежденный. На улице Умалишон, по-прежнему безлюдно. И каких только не хранит улица тайн, страхов, ужасных происшествий. Может именно здесь неподалеку обитает привидение молодой девушки, известно, полюбив джентльмена, та не снискала взаимности, злодей подшутил над нею, предложил провести ночь на крыше в зимнюю пору, дабы доказать таким образом честность признания. Бедная леди, приняв близко к сердцу слова, сделала то, что он просил. Будучи уверенным на ее неспособность, трусливость, оказался потрясенным известием, которое гласило – девушку нашли на крыше, мертвую и замершую, раздевшись она ждала утра, надеясь выжить, согреться рассветным солнцем и доказать свою любовь, определенно доказала, но какой ценой. Какие только истории не передают из уст в уста, пока они способны говорить. Прибавить ко всему этому разнообразию ужасов можно и Атрокса, однако, он фигура иного рода. Поэтому возле фонаря стоял экипаж, ожидающий отправку, возница совсем еще молодой юнец трясется от холода, кое-где запорошил иней, изо рта от дыхания исходит пар. Атрокс садится в кэб, совершенно один, дверь закрывается, затем толчок и экипаж трогается. Он прижался к окну, через одежды видны лишь глаза, коими всматривается в мир быстро движущийся, через стекло, оставаясь незамеченным, наблюдает.

      Чувства потеряли баланс, точка опоры рушится, сравнения с канатоходцем вполне подойдет, сомнения, чем дальше, тем они крепнут, превращаясь в доводы рассудка. Вероятность отстранения мала, все же растет и прогрессирует забывчивость, отвлеченность от главного вопроса, расплываются все нарастающими впечатлениями, зачастую видя нечто, новое более интересное, бросаем дела и спешим увидеть, вот так Атрокс созерцал в окно то, что вдохновляло его и восхищало, позабыл о себе, об участи своей, каковы видения, он поведает нам самолично. Итак, действо следующее, из лавки перенесемся вовнутрь кареты, со стороны окна которой, проносятся, либо не двигаются множество разнообразных людей, спешат, либо, озираясь по сторонам, ищут ответы на свои мечтательные вопросы.

      Сцена четвертая (Монолог)

      Внутри