Укатанагон и Клязьма. Юрий Лавут-Хуторянский

так отливать стёкла, что они теперь рассыпаются безопасно. Или тут кино ночью снимали? Он подумал, что можно нагрести их в карманы, а в офисе высыпать в вазу, пусть сверкают, сверху воды – и цветы можно ставить прямо на них. Но по мере того, как он широким движением ладони пробовал сгребать кристаллы, асфальт в этом месте становился все светлее и светлее, и наконец из белёсого стал совсем прозрачным, ещё несколько движений – и через это самое место стали видны далеко внизу домики, узенькая река и лес. Он замер, долго сидел в шоке, потом пригнулся, чтобы рассмотреть получше, и увидел простиравшуюся далеко во все стороны и загибающуюся к краям панораму земной поверхности…

      Жена его, Елена, обнаружив под утро неподвижное тело мужа, сначала трясла его, потом кричала от ужаса, вызывала скорую, рыдала, заглушая плач девочек, и всё не верила, подходила, звала и гладила его начавшее остывать лицо. Он этого не чувствовал, а всё вглядывался в земную поверхность. Глубина тут же раскрывалась под его взглядом и могла, кажется, раскрыться до самой кипящей магмы, но это было страшновато и он смотрел как вся путаная масса живородящей земли становится видимой до малейших корешков растений, трещин и извилистых ходов насекомых. Он переводил взгляд – и внутри человеческих строений можно было видеть спящих и бодрствующих, бегущих и лежащих, хлопочущих, думающих, дерущихся и занимающихся любовью. Время не имело значения и ему было хорошо здесь, на звёздном асфальте. Никуда не надо было спешить…

      Глава 2

      Реальность такая, в которую можно поверить.

      …вообще никуда не надо было спешить, вообще, совсем, никуда – и это было, ну, почти сладостно. Дыхание, которого не было – это он проверил ещё и ещё раз – всё равно замирало, то есть что-то замирало в бесплотной его сущности, как бы подавая сигнал: я тут, я всё та же. Что с ним произошло и что сейчас происходит? Что он такое, как мог сохраниться здесь его разум и что за странный абрис, вроде как его тело? Время шло – и он как понемногу привыкал. Понятно, что этому не может не быть причины, это прояснится, не может не проясниться, глупо гадать, нет никаких оснований для версий, не нужно выдумывать, нужно ждать, любой фантастический вариант равен любому, господи боже мой, религиозному.

      Смотреть, как оказалось, можно было по-разному. Вглядываешься, проникаешь взглядом через облака до заросшего поля – и трава клонится под порывом ночного ветра, ещё секунда – и почти сразу утро, уже решительно раскрываются головки цветов, жужжат насекомые, солнце сушит, ночь сменяет день, а день – тёплую звёздную ночь, тяжелеют плодами деревья, ветер разносит семена и небо сыплет дождём – и вот уже пылят снега, и хваткие морозы пытаются остановить движение на замершей белой картинке, но куда там, по ней уже побежали тёмные трещины – и снова весна… А можно запустить всё наоборот: втягиваешь взгляд, и ветер, пролетев над снежными полями, снова понесёт бурые листья, деревья воспрянут, оживут плодами, втянут их в цветы и тут же