Дрозды. Последний оплот. Владимир Александрович Андриенко

Всегда пытался быть в самом опасном месте. Лично поднимал своих офицеров и солдат в атаку. Пулям не кланялся. Осенью 18-го года, будучи еще капитаном, Манштейн был ранен в плечо. Началась гангрена, и ему ампутировали руку. Но выздоровев, он снова вернулся на фронт к своим солдатам.

      В 19-ом году Лабунский много слышал о Манштейне. В войсках его прозвали «истребителем комиссаров». Большевиков он ненавидел и никакой жалости к пленным не проявлял.

      Когда Штерн представил ему поручика, Манштейн с неудовольствием посмотрел на хорошую форму адъютанта полковника Кальве.

      – Вы штабной? – спросил он.

      – Служил при штабе полковника Кальве в Воронеже. Затем совсем недолго при штабе тыла Добровольческой армии.

      – Признаюсь, не люблю штабных. Я лично постоянно на передовой. Здесь место русского офицера. А полковника Кальве я видел. Передовую он обходит стороной.

      – Я искренне уважаю Густава Карловича, господин полковник.

      – Тогда тем более не могу вас понять, поручик. Оставались бы с Кальве. Или проснулось желание воевать?

      – Я уже достаточно воевал, господин полковник! – строго ответил Лабунский. – С 1914 года на фронте.

      – Господин полковник! – вмешался Штерн. – Поручик Лабунский служил в моем батальоне в Самурском пехотном полку. Проявил себя как храбрый офицер. В Дроздовской дивизии он с весны 18-го года.

      – Да вы не обижайтесь, поручик, – примирительным тоном сказал Манштейн. – Служите, коли вам охота быть на передовой. Я нуждаюсь в опытных офицерах. Наши потери сами видите какие.

      – Я возьму его к себе, господин полковник. В пулеметную команду.

      – Хорошо, капитан. Простите, если обидел вас, поручик.

      Полковник приложил руку к козырьку фуражки и ушел.

      Так Пётр Лабунский стал офицером третьего Дроздовского пехотного полка…

      ***

      Но полковник Манштейн ошибся по поводу скорого наступления красных. После боя под Алексеево-Леоново кавалерия красных понесла большие потери, а белые смогли стабилизировать фронт. Командарм Будённый решил подтянуть пехотные части и прекратил яростные атаки.

      Вскоре капитан Штерн вернулся из штаба и сказал, что добровольцы сами без боя оставили Царицын.

      – И нам поступил приказ.

      – Отступаем? – спросил прапорщик Слуцкий.

      – Так точно, господа. Отступаем. Но разве это так плохо? Я не горел желанием умереть на этой станции.

      – И Ростов сдаем, – сказал Лабунский. – Хотя мы этого ждали.

      – Говорил я тебе, Пётр, что стоило тебе ехать в поезде генерала Деева. Твой полковник Кальве совсем не дурак. Но ты ведь остался не из-за нас с прапорщиком? – усмехнулся капитан. – Баронесса фон Виллов занимает твои мысли.

      Лабунский ответил:

      – Я совсем не жалею, что не уехал вместе с Кальве.

      – Отступаем на Крым? – спросил Слуцкий.

      – Там можно закрепиться, господа. Крым – наш последний оплот. А ты, Пётр, помнится мне, в 18-ом году хотел попасть в Крым?

      – Да. Была мысль сбежать из России.

      – Скоро все