Офицеры и джентльмены. Ивлин Во

у Леонарда. Ее перехватили, Леонард был повален на пол. Образовалась куча-мала. Эпторп не замедлил к ней приплюсоваться. Гай последовал его примеру. Прочие тоже не заставили себя долго ждать. В колене у Гая что-то хрустнуло. Затем его нокаутировали, и несколько секунд Гай не мог шевельнуться. Новоиспеченные офицеры вставали, отряхивались, дышали тяжело, утирали пот, трунили друг над другом. Колено ныло, тупо, но сильно.

      – Дядя, что с ногой?

      – Пустяки.

      Отдали приказ расходиться. Тони повел Гая под руку.

      – Надеюсь, Тони, тебе не было скучно?

      – Чудесный вечер. Лучшего и желать нельзя. Может, доктора вызвать?

      – Не надо, к утру пройдет. Подумаешь, ушиб.

      Однако утром, очнувшись от глубокого сна, Гай обнаружил, что колено сильно распухло. Встать на ногу не представлялось возможным.

      4

      Тони собрался к родителям. Гай ехал с ним, как и договаривались. В доме Бокс-Бендеров он четыре дня провалялся с туго забинтованной ногой. В сочельник Гая транспортировали на мессу, затем доставили обратно в библиотеку, на диван. Тони встретили вяло. Декорации были те же – ящики с хеттскими табличками да импровизированные кровати, – но драматизм отсутствовал. Гай, успевший привыкнуть к вольготной казарменной жизни, теперь чувствовал себя словно в загоне, потому сразу после Дня подарков вместе с зятем вернулся в Лондон и остаток отпуска провел в гостинице.

      Много позже Гай понял: это вынужденное лежание с забинтованной ногой – суть медовый месяц, последний аккорд в церемонии его бракосочетания с Королевским полком алебардщиков. Блаженное время! Отношения молодых супругов не отяжелели от быта, затяжной верности, болезненной привязанности и совместно нажитой собственности, рой же мелких, но оттого не менее прискорбных открытий, заготовленных Гименеем, как то: привычка, скука, взаимное битье розовых очков – не успел уплощить большой любви и даже не виден пока на горизонте. Сладко было просыпаться и валяться в постели (призрак Полка алебардщиков нежился подле); сладко было звонить в колокольчик и знать: невидимка-новобрачная все устроит, обо всем позаботится.

      Лондон пока не растерял роскоши мирного времени. Этого города Гай чурался всю сознательную жизнь, историю его считал гнусной, колорит – серым. И вот теперь Лондон предстал Гаю в новом свете, как столица, как королевская резиденция. Гай изменился. Он хромал по лондонским улицам, и видел то, чего раньше не замечал, и чувствовал то, к чему раньше сердце было глухо.

      Клуб «Беллами», помнившийся Гаю укромными столиками, за которыми он строчил прошения, нынче показался заведением с непринужденною обстановкой и текучкой у барной стойки. Гай пил много и с готовностью, с готовностью говорил «Ваше здоровье» и «Будем!» и не рефлектировал, видя, что фразы эти вызывают у знакомых разные степени замешательства.

      Однажды вечером Гай пошел в театр, и вдруг за спиной у него раздался голос:

      – О вещая моя душа! Мой дядя?[13]

      Гай

13

Уильям Шекспир. Гамлет, акт I, сцена 5. Перевод М. Лозинского.